СНОТВОРНЫЕ ПРИМАНКИ
|
«Смехотворные снотворные». После окончания Московского пушно-мехового института
мне предложили аспирантуру на кафедре биологии промысловых зверей и птиц,
которой ведал профессор Петр Александрович Мантейфель — замечательный,
интереснейший человек и ученый, основоположник биотехники в охотничьем
хозяйстве.
Чем же заняться? Не имея опыта исследовательской работы, был полон научно-романтических
устремлений и необоснованной веры в свои силы. Зачем перепевать старое. Уж
брать, так новую проблему. Не выйдет диссертация, ну и пусть. Проживу без
нее.
Вспомнил, что доцент, читавший лекции по технике охотничьего промысла, говоря
о ядах, упомянул в качестве курьеза случай с охотником, который вместо стрихнина
начинил приманку люминалом. Вместо волка ее съела лисица и заснула. Охотник
принес ее домой, собираясь снять шкурку, а она проснулась. Кто этот охотник?
Оказалось, что доцент не знает его, а слышал об этом случае от кого-то из
студентов, вернувшихся с практики. И все. Вся информация. А почему бы не
разработать такой способ? Ловить зверей, усыпляя их. Эх, была-не была!
Советуюсь с друзьями, преподавателями. Почти все идею бракуют. Один из доцентов
сказал, что это не «снотворная, а смехотворная тема». Второй считал, что
известная рекомендация ловли зверей путем посыпания им соли на хвост легче
выполнима, чем всыпание в них снотворного. Подобных острот хватало.
Петр Александрович был не в восторге. Почесав затылок, профессор задумчиво
полез в карман за махоркой, любовь к которой шокировала многих его коллег.
«Ну ворон-то ты, может, и поймаешь... А зверей навряд ли». Только после третьего
разговора он, скрепя сердце, согласился. Теперь предстояло пройти утверждение
темы на ученом совете. Профессура встретила идею скептически. Идейные противники
Петра Александровича шептали, что он начинает сдавать. Один из них сказал,
что, усыпляя зверей, мы усыпляем бдительность начальства, отвлекая его от
решения насущных задач, продиктованных практикой. Не известно, чем бы кончилась
дискуссия, если б не страшная жара, измотавшая ораторов, и дипломатический
талант председателя, куда-то спешившего и сочувствующего мне, профессора
Стеблева. С преимуществом в три голоса тему утвердили.
Друзья-единомышленники. Слух, что я буду заниматься усыплением зверей, распространился
среди студентов. Особенно живо обсуждалось известие среди охотоведов. В сравнении
со студентами других факультетов это был народ особенный. Люди в большинстве
своем влюбленные в природу, прирожденные натуралисты, охотники. Они не искали
тихого, сытого благополучия в жизни.
Мой клич о помощи имел отклик. Первым пришел Геннадий Нестеров. Он стал моим
главным, верным помощником, а потом и другом на всю жизнь. За ним потянулись
другие. Не у всех хватало энтузиазма тратить свободное время на занятия наукой.
Был отсев. Некоторые приходили и уходили. Но постепенно складывался костяк
нашей дружной веселой компании.
Идеей заразились звероводы, среди которых было много девушек. Теперь мы уже
не брали всех подряд. Для поступления в кружок нужно было поручительство
одного из старых его членов и прохождение испытательного срока, в течение
которого абитуриент исполнял какую-нибудь нудную или грязную работу. Ребята
очень подружились между собой.
Через несколько месяцев в нашей дружине насчитывалось более 20 человек: М.
Великанова, И. Гилинская, И. Головкова, Р. Горбушин, А. Девяткин, А. Деревщиков,
В. Замахаев, Л. Кондаурова, В. Корнеев, А. Крюкова, В. Лебедев-Нечаев, О.
Маркелова, И. Моисеев, Г. Нестеров, Г. Останова, С. Образцов, П. Романов,
Ю. Рыбалкин, К. Сулимов, В. Тысячная, В. Тархов, А. Четвериков и Г. Вейнгер.
Алина Сигизмундовна Вильканец, старший лаборант кафедры, горячо сочувствовала
нашим делам и была всем вместо родной матери. Другой аспирант Петра Александровича
Мантейфеля — Павел Васильев тогда занимался методами привлечения зверей.
Наши интересы дополняли друг друга, мы работали с ним вместе и считали его
своим.
Нужен «Спотыкач». Когда-то было такое вино. Наркотики, снотворные вещества
обычно используют для лечения и операций, то есть для наркоза. А нам наркоз
не нужен, даже вреден, потому что опасен для здоровья: при наркозе организм
балансирует на лезвии бритвы, между жизнью и смертью. Для нас интересно другое:
как наркотики влияют на способность зверя передвигаться. Пусть не спит, лишь
бы удрать не мог. Какие вещества, в каких дозах дают наибольшее расстройство
движения, как быстро оно наступает, как долго длится? На эти вопросы ответ
не получен: никто не изучал. Значит, предстоит изучать. За дело.
После многих экспериментов, наблюдений выделили со своих позиций восемь разных
стадий. Проглотив дозу снотворного, лисица выглядит нормальной, но вскоре
начинает при ходьбе покачиваться, закидывает зад, то есть впадает в состояние
легкой атаксии. Действие углубляется: лисичка с трудом встает на ноги, постоянно
падает — это мы считали средним расстройством движения — средней атаксией.
Но вот уже лисица не может ходить: пытаясь встать, тут же валится с ног.
Значит, наступила сильная атаксия. Сонная слабость обволакивает душу зверя.
Теперь он не в силах подняться, если и принуждать к этому; лисица засыпает
— начался сон. Вот она перестала реагировать на вставление термометра под
хвост — крепкий сон. Лисица спит крепко, но тело еще не потеряло чувствительность:
ущипните, и она вздрогнет. Потом и щипки не действуют — наступил глубочайший
сон. Но если подогнуть палец, лисица отдернет лапу. Когда и на это перестала
реагировать — достигнут наркоз: теперь хоть режь, ничего не почувствует.
Кончился наркоз, и все стадии повторяются в обратном порядке. Как будто путник
преодолевает ущелье — воронку с плоским дном. Плоское дно — это наркоз. Восхождение
на гору — выход из наркоза.
Зверь не может убежать от ловца, когда началась сильная атаксия, и тут же
убежит, когда она кончится. Этот период действия снотворного назвали периодом
доступности. По его продолжительности и тому, как быстро наступает, оценивали
вещество. Чем быстрее наступает и чем дольше он длится, тем пригоднее снотворное
для ловли зверей.
Все эти стадии наблюдаются при сильной дозе длительно действующего вещества,
например люминала. А если дать люминала поменьше, то выпадет наркоз, а еще
и глубочайший сон: цепочка станет короче. Когда снотворное действует ускоренно,
скажем нембутал, стадии возникают и пропадают быстро, как вагоны экспресса.
При совсем маленькой дозе возникает одно лишь расстройство движения: пошатнется,
поспотыкается, попадает лисица и опять станет нормальной. Мы подбирали такую
дозу, чтобы дальше крепкого сна дело не заходило, но продолжительность была
максимальной. Такую дозу назвали оптимальной.
Одни сплошные вопросы. Чтобы научиться ловить зверей снотворными веществами,
предстояло решить уйму задач. Выбрать такое вещество, которое действовало
бы быстро и долго. Иначе зверь далеко уйдет, не найдешь его или проснется
раньше, чем придет зверолов. Препарат должен обладать широтой, чтобы дозы,
вызывающие крепкий сон или сильное расстройство движения, могли варьировать,
не грозя смертью или отравлением. Доза зависит от размера зверя, ее рассчитывают
на килограмм веса. Но не известно, кто найдет и съест приманку: самки большей
частью легче самцов, старые звери тяжелее молодых. Кроме того, есть еще индивидуальные
различия в весе. Вещество должно быть доступным, дешевым, не очень опасным,
не прельщать наркоманов.
Если найдется такой чудодейственный препарат, нужно, выбрав дозу, скормить
его зверю. Зверю осторожному, с прекрасным обонянием, чтобы он добровольно
проглотил капсулу или съел приманку, начиненную снотворным. И чтобы это делали
не отдельные оголодавшие особи, а все. Хищные звери легко срыгивают пищу,
а значит, могут избавляться таким способом и от съеденной снотворной пищи.
Волк использует свое брюхо вместо авоськи: набьет мясом и тащит в логово
детям. Волчица же, прежде чем допустить волчат, обнюхает отрыжку самца: доброкачественна
ли. Да! Не зря Петр Александрович при обсуждении темы так долго чесал в затылке.
Едва ли, съев снотворную приманку, зверь тут же завалится спать. Прежде чем
заснуть, он может изрядно отойти. Как его искать? По следам на снегу? А если
ветер следы заметает? Не замерзнет ли спящий зверь, fie обморозится? Много
вопросов задавали скептики. Еще больше их рождалось в собственной голове.
Снотворные солдаты-барбитураты. Не известно, страдал ли бессонницей поэт
Бессонов, жертвой которого чуть не сделалась Даша в знаменитой трилогии А.
Толстого. Но миллионы людей ею страдают, вынуждены глотать снотворные порошки
и таблетки. До недавнего времени использовались в основном барбитураты люминал,
веронал, мединал и т. д. Все они произошли от малонилмочевины, или барбитуровой
кислоты, как ее обычно называют. Кислота эта получила название от греческого
слова «барбитос», что означает «лира»: было замечено, что при охлаждении
растворов барбитуровой кислоты образуются кристаллы, напоминающие лиру.
Химики синтезировали многие десятки барбитуратов, творящих сон. Снова заглянем
в шкаф фармаколога. На полке, отведенной этим лекарствам, выстроившись, стоят
флаконы, но не по росту, как солдаты, а по длительности действия. На правом
фланге, где всегда долговязый солдат, препараты длительного действия — люминал,
веронал, мединал. Далее среднего действия — барбамил и малил. Еще далее препараты
короткого действия — нембутал, ректон и др. Шеренгу замыкают вещества очень
короткого действия — гексенал и тиопентал. У хирургов, гражданских и военных,
два последних любимчики. Эти препараты легко растворяются в воде. Хирурги
их вводят внутривенно. При этом сон наступает «на кончике иглы». Это означает,
пока сестра вытаскивает из вены иголку шприца, больной уже начинает сонно
посапывать. Как и остальные барбитураты, их можно принимать внутрь. Вводят
барбитураты и под кожу, и в прямую кишку, и в брюшину, и в костный мозг.
Результат один, но при этом скорость действия разная. Под кожу ив вену —
быстрее всего: в крови скорее достигается необходимая для сна концентрация
наркотика. По существу, барбитураты вызывают не столько наркотический, сколько
глубокий, близкий к физиологическому сон. Для получения полного наркоза приходится
вводить 70% смертельной дозы. Оперируя, обычно комбинируют барбитураты с
хлороформом, морфином и другими наркотиками.
Эти хитрые вороны. Тему только утвердили, и работа лишь началась. В это время
на кафедру пришел молодой охотовед Том Карпенко и поведал о своих горестях:
поступает на работу на киностудию, хорошая зарплата, дадут квартиру, но для
проверки способностей велели наловить для какого-то кинофильма живых ворон,
а они не ловятся.
Узнав о том, чем я буду заниматься. Том стал упрашивать принять участие в
ловле ворон. Я отказывался, поскольку метод не разработан. Тогда Том принялся
умолять: он сделал предложение красавице-любимой, но без квартиры ее не отдают
родители. Пришлось согласиться. Захватив хлоргидрат, мы отправились с ним
в соседний зверосовхоз, где вороны водились в огромном количестве. Получили
разрешение на ловлю, взяли ведро звериного корма, имеющего вид фарша, растворили
в нем изрядное количество этого вещества. Разложили корм на крыше шеда —
укрытия для клеток, где сидели песцы и лисицы.
Сами забрались на наблюдательную вышку, предвкушая скорый успех: ворон была
уйма, они вертелись всюду, выискивая оброненные кусочки корма, и, конечно,
сейчас же накинутся на приготовленное угощение. Но не тут-то было! Вороны
летали рядом, но совершенно не реагировали на приманку. Том убивался: «Вот
же хитрые твари, хоть бы одна клюнула!»
В это время началось кормление зверей. Работницы разносили корм и расставляли
ведра с ним вдоль шедов. Стоило работнице отойти на два-три метра, как нахальные
птицы кидались на ведро и торопливо, жадно хватали корм. Мы решили положить
наш фарш на дно перевернутого ведра и поставить его рядом с другими ведрами.
Том стремительно кинулся воплощать идею. Через пять минут он, запыхавшись,
взбирался по лестнице вышки и голосом, полным надежд, на ходу спрашивал:
«Ну как, хватают?»
Нет, не хватали. Нагло клевали корм из ведра, стоящего в метре от нашего,
а наше игнорировали. Вот незадача. Том стонал от огорчения. «Ну скажи, почему
они не хватают? Ведь рядом обжираются, а наш свеженький, вкусненький фарш
им не нужен». «Наверное, Том, они различают перевернутое ведро». «Ты думаешь?
Давай перевернем, сделаем, как положено». И Том побежал вниз.
Теперь наше ведро ничем не отличалось от других ведер с кормом. Но вороны
по-прежнему игнорировали его. В чем дело? «Может быть, эти хитрые птицы отличают
тебя от работницы, Том? Когда ты бегал, у тебя болтался галстук?! Кляня сообразительных
ворон, Том напялил сверху пиджака черный халат и поставил ведро с приманкой
возле шеда другой секции, вдалеке от места неудачных экспериментов. Та же
самая история! Птицы таскали корм из соседних ведер, не замечая наше. Том
стонал от расстройства и негодования. «Жирные воровки, расхищают государственное
имущество! Им нет дела, что меня уволят из-за них! Ну, скажи, почему они
не клюют наш фарш». «Может быть, они видят твой золотой зуб, Том? У работниц,
наверное, нет золотых зубов». Том недоверчиво посмотрел на меня и запричитал:
«Что же мне теперь, зуб выдергивать?»
В тот раз мы так и не поймали ворон, которых впоследствии я научился ловить
с помощью снотворных веществ в неограниченном количестве. Тогда с Томом мы
работали грубо, полагая, что вороны наивны. Эти птицы сметливы и никогда
сразу не возьмут корм в необычном месте или при внесении новых элементов
в привычную обстановку.
Позже, пытаясь поймать ворону, Том положил два колобочка фарша с хлоргидратом
на поляне Петушковского подмосковного леса. Придя туда утром, к величайшему
своему удивлению, обнаружил вместо ворон... двух спящих енотовидных собак.
Торжествуя, Том принес зверей на кинобазу и, показав их всем, значительно
повысил свой авторитет. К вечеру звери проснулись, и Том оформил на фирменном
бланке документ с многочисленными подписями, удостоверяющий, что звери были
пойманы новым способом. Эта бумага хранится у меня до сих пор.
Неудача с капсулой. Как вводить снотворное вещество в кормовые приманки?
Можно начинить мясо одной капсулой, содержащей необходимую для усыпления
дозу. Можно разделить дозу на части и нашпиговать приманку мелкими капсулами.
Можно, отказавшись от них, засыпать снотворный порошок в разрезы на мясе
или смешать с мясным фаршем. В душе каждого биолога дремлет геометр: хочется
четкости, ясности, определенности, правильности. Поэтому избрали капсулу.
Она обеспечивала точную дозировку, сухость порошка, а значит, и сохранность,
стабильность действия в течение длительного времени. К тому же считалось:
хищники почти не жуют мясо, лишь надавливают его, а голодные кусками глотают.
Раз так, проглотит волк и капсулу. Какой же она должна быть? Не размокать
от влаги, быстро растворяться в желудке, быть мягкой и круглой, чтобы зверь
не мог ее выявить. Понятно, должна еще и не пахнуть. У медиков и ветеринаров
таких нет, надо изобретать.
Каких только капсул мы не придумывали. Помещали сахарный песок в шарики из
тончайшей резины. На первый взгляд идеальная штука, но желудочные соки на
них не действовали: проходили через собаку совершенно невредимыми. Сахар
оставался сух и бел, хоть в стакан с чаем клади. Приспособились делать мягкие
капсулы, добавляя к желатину глицерин. Но все наши ухищрения оказались напрасными.
Добровольно поедать капсулы со снотворным веществом, какими бы мы их приманками
не обмазывали, хищные звери отказывались.
Скачем в пампасы. Массовые опыты по отработке дозировок ставили на песцах
и лисицах в зверохозяйствах осенью во время забоя. Делалось это так. Перво-наперво
нужно поймать лисицу в клетке. Она не дается, кусается, сверкают ее глаза.
Загнал зверя в угол, прижал его голову деревянной рогаткой, и хватай за шиворот.
Тут нужны быстрота и сноровка. Чуть зазевался, и закапала кровь из руки.
Вытащил лисицу из клетки, одной рукой держишь за загривок, другой ее туловище
к себе прижал, чтоб не очень рвалась. Теперь дело за напарником. В одной
руке он держит зевник — дощечку с отверстием, а в другой — корнцанг — длинные
загнутые щипцы, которыми взял капсулу со снотворным веществом. Он подносит
зевник к пасти зверя, и тот мертво хватает его так, что отнять трудно. Сквозь
отверстие в зевнике Геннадий просовывает в рот корнцанг и осторожно кладет
капсулу на корень языка. Сработал глотательный рефлекс, и капсула в животе
у лисицы.
«Заряженную» лису кладем в клетку. Теперь за ней наблюдать надо и записывать
все изменения в походке и поведении. Зарядил десяток лисиц и ходишь от одной
к другой, наблюдаешь, записываешь, так, чтобы к первой вернуться через 5
мин.
Но вот кончился забой зверей в зверосовхозе, а вместе с ним и наши опыты.
Оптимальные дозы найдены. Я сходил в баню и завалился спать. Проспав полсуток,
проснулся, поулыбался сам себе и снова заснул еще на 12 ч. Как приятно согреться
после холода, как приятно поспать после вынужденной бессонницы. Потянувшись
до хруста в суставах, вскочил и воскликнул: «В пампасы! Немедля в пампасы!»
Выпал снег, началась зима, скорее в поле, ловить зверей! Составлен длиннейший,
подробный список всего, что может пригодиться в работе. Собираемся вместе
с Вадимом Тарховым — студентом, тоже «заболевшим» снотворной идеей, едем
в глухой район Тверской области испытывать наши снадобья. Он — на полмесяца,
я — на всю зиму. Со станции добирались на лошадке, в санях. Проехали мимо
вдалеке стоящего старинного дома с колоннами моего любимого проникновенного
художника-пейзажиста Бялыницкого-Бируля.
Громкое название Дворищи принадлежало небольшой деревеньке, главной достопримечательностью
которой была двухэтажная деревянная школа. Ею заведовал отец Вадима — Сергей
Аристархович. Мы поселились в его просторном бревенчатом доме.
Исцеление щами. В ту зиму мне дьявольски не везло. Каждое утро чуть свет
я отправлялся в поля и леса, где были разложены мои приманки с усыпительными
капсулами, ходил до вечера и только к вечеру добирался домой, измученный
физически, подавленный морально очередным днем неудач. Сняв лыжи и рюкзак,
принимался, воспитывая волю, тщательным образом очищать валенки от снега
и ледышек. Снимал верхнюю отсыревшую одежду в сенях и наконец входил в долгожданное
тепло дома. Как можно веселее и оптимистичнее ответив на вопрос кого-либо
из домашних, не поймал ли я сегодня лисицу, отправлялся в загородку к огромной
русской печи.
Устроив на просушку мокрые валенки и сырую шапку в одну из многочисленных
маленьких ниш, предназначенных именно для этого, забирался по лесенке на
печку. Там было темновато, восхитительно тепло и пахло овчиной и чем-то еще
домашним и уютным. Улегшись на спину и почувствовав живительное тепло, я
закуривал. Настроение немного поднималось, затем переходил к следующему приему
приободривания души: протягивал правую руку к полке с книгами, висевшей на
дощатой, потемневшей от времени, перегородке.
Там стояли тома полного собрания Чехова. Взяв одну из синих книжечек, я наугад
скрывал ее и читал первый попавшийся рассказ. Они действовали на меня как
пантокрин или женьшень: уныние и усталость души слабели. Особенно если при
этом раздавался голос молодой хозяйки Маши с призывом пожевать. Обычно она
кормила меня зелеными щами: варевом темного цвета из кислых зеленых листьев
капусты и свиного сала. Это жирнющее, острейшее и очень горячее хлебово было
отчаянно вкусно и питательно.
Откусывая крупные куски от толстого ломтя свежего домашнего ржаного хлеба,
в корке которого иногда похрупывали запеченные угольки, я, не торопясь, чтобы
дольше протянуть удовольствие, опоражнивал деревянной ложкой объемистую глиняную
миску. С каждым глотком поднимались настроение и вера в будущее.
Злой дух обезврежен. Мне по-прежнему не везло. Каждый день обходил разложенные
привады, возле которых лежали ловчие приманки — кусочки корма, внутрь которых
были спрятаны капсулы со снотворным веществом. Они оставались или нетронутыми,
или разгрызенными, но не съеденными. Подходя к одной из привад, я заметил
возле нее что-то очень черное. Что бы это могло быть? Теряюсь в догадках.
Откуда взялось?
Подошел ближе, гляжу, да это ж ворон! Он лежал на брюхе, опустив голову,
чуть припорошенный снегом. При моем подходе ворон поднял голову, привстал
и, сделав несколько медленных шагов, тяжело поднялся в воздух, и, медленно
махая крыльями, полетел невысоко над снегом. Пролетев метров 150, опустился
за кустом. Придя в себя, я кинулся к месту его приземления. Задохнувшись
от волнения и бега, ищу.
Где он? Где? Вот! Ворон опять делает попытку взлететь, но теперь я кидаюсь
на него. Споткнувшись лыжей о пенек, падаю, однако успеваю схватить птицу
за ногу. Огромный, страшно черный на белом снегу ворон с силой рвется, но
тяжело, замедленно. Я сгреб его, и в это время он, разинув черный клюв, закричал
каким-то истошным, жутким, могильным криком.
Много раз слышал крик ворона. Но одно где-то далеко, другое дело,— в твоих
руках: звук неизменно сильнее и ошеломляет. Да, видать, не то он и кричал
сейчас, что обычно. По спине невольно побежали мурашки. Первое, что бросилось
в глаза,— черная пасть: слизистая рта птицы имела черный цвет. А у того красная!
«Тот» — это чучело ворона на шкафу возле моего стола в институте. С ним была
связана история.
Как-то лаборантка с соседней кафедры, озорничая, взяла чучело с полки и поставила
его над моей головой, сказав: «Раз ты такой вредный и не даешь мне взаймы
тетрадку — вот тебе. Не будет тебе теперь никакой удачи. Никого ты не поймаешь!»
Слышавшая это старший лаборант Алина Сигизмундовна возмутилась и хотела переставить
чучело, но я, преодолев в себе суеверие, сказал: «Пусть стоит. Ерунда все
это».
У чучела ошибочно пасть была выкрашена красным. Зная про ошибку чучельщика,
я все равно, видя каждый день над головой мрачную птицу, привык к красной
пасти. И сейчас, обнаружив у живого ворона ее черной, поразился. Много раз
в эту зиму, обдумывая причины своих неудач, я вспоминал чучело. Но теперь
ворон, живой огромный ворон был в моих руках. Я поймал злого духа, и теперь
все пойдет хорошо, думал я, заталкивая грузную сопротивляющуюся птицу в рюкзак.
Посопротивлявшись вначале, ворон успокоился. Но когда я скатывался на лыжах
с горы, он начинал биться. Так вели себя и другие птицы, которых я потом
ловил. Видно, при снижении высоты автоматически срабатывают какие-то центры,
включающие мускулатуру крыльев. Так оно и должно быть: иначе тюкнешься о
землю. Этот механизм срабатывал и тогда, когда птица находилась под сильным
действием снотворного вещества.
Тайный друг. Уходил я из дому рано утром и целый день колесил по полям и
лесам, проверяя выложенные приманки, начиненные снотворными веществами. Лисицы
игнорировали их. Найдет капсулу, обмазанную жиром, понюхает, потопчется,
а потом словно в насмешку помочится на нее или оставит рядом кучку экскрементов.
Иногда раскусит и выплюнет.
Бывало и по-другому. Ага! Тут лежала приманка, вот лисий след подошел, приманка
исчезла — наверное, съела... Радостно забьется сердце, бегом по следу: вот-вот
найду спящую рыжую красавицу. Идешь за ней километр, два, пять, десять, пятнадцать
— нет добычи. Возвращаешься на «место преступления» и при тщательном осмотре
обнаруживаешь, что плутовка, взяв приманку в рот, отнесла метров на 20 и
сунула в снег... И так многие дни, недели.
Под вечер, иногда уже затемно, доберешься до деревни. Обитатели уютного дома
Сергея Аристарховича живо интересовались моими делами, и каждый раз, как
я переступал порог, раздавался вопрос: «Ну как успехи? Попалась лиса?» Потом,
привыкнув к отрицательному ответу, перестали из деликатности спрашивать.
Больше всех интересовался шестиклассник Витя. Услышав мои шаги, он выбегал
в сени. Посмотрев на меня, понимал, что опять неудача. Подходил и говорил:
«Ничего, дядя Сережа, еще поймаете».
Как-то в выходной день Витя отправился вместе со мной. За день очень устали.
Еле приплелись. На следующий день в лесу я обнаружил в кармане что-то завернутое
в газету. Развернул: хлеб и кусочек солонины. Откуда это? Наверное, кто-то
по ошибке сунул. Ну что же, не ошибайся, и я с наслаждением съел этот нежданный
дар. Днем всегда очень хотелось есть, но, находясь на харчах у гостеприимных
хозяев, стеснялся просить еды с собой, тем более что она не была изобильной.
На следующий день нашел в своем кармане несколько печений. Кто-то регулярно
стал подкладывать мне полевой провиант. Кто бы это мог быть? Бумага, в которой
завернута еда, чаще всего была вырвана из школьной тетрадки, и я заподозрил
Витю. Да, моим благодетелем оказался он, в чем я позднее убедился. Милый
мальчуган! Он подкармливал меня тайно от всех и от меня тоже. Говорят, что
добро труднее всего творить, когда это не видит никто. Шестикласснику Вите
это было под силу.
Бег в роли противоядия. Спящую в поле лисицу Максим Иванович заметил еще
издали. «Смотри-ка! Правда ведь заснула. Не сбрехал Александрыч», — думал
охотник, подходя к свернувшемуся клубочком зверю. Он поставил ружье прикладом
в снег и, сделав шаг, потянулся за лисицей. Вдруг она очнулась, подняла голову
и мутным, запойным взглядом посмотрела на приближающиеся руки человека. В
глазах зверя молнией встрепенулся страх, и лисица сделала отчаянную попытку
подняться на ноги. Они подгибались и не слушались, но ей все-таки удалось
отстраниться от тянувшихся к загривку рук.
«Ишь ты, пьяная, а соображает», — улыбнулся Максим Иванович и, сделав еще
шаг, почти схватил зверя за уши. Но лисице снова удалось неуклюже отшатнуться.
Охотник снова к ней, опять та же история. Шатаясь и падая, лисица все-таки
каждый раз успевала избежать пленения. С каждым выпадом ее движения становились
отчетливее и быстрее. Снег мешал Максиму Ивановичу сделать быстрый рывок.
Теперь она уже была от него в 2 м. Охотник вспотел и решил застрелить лисицу,
но, как на грех, ружье осталось воткнутым в снег и за ним нужно было возвращаться,
чего не хотелось. К тому же Максим Иванович помнил мой наказ: во что бы то
на стало доставить зверя живым.
Охотник сделал еще несколько рывков, но бесполезно, кляня лисицу и меня,
поспешил за ружьем. Стрелять было далеко, решил подбежать поближе, а лисица
— прочь. Теперь она шаталась и почти не падала. «Так и ушла, окаянная», —
с горечью закончил свой рассказ пришедший вечером ко мне Максим Иванович.
Теперь стало ясно, что медлить с пленением спящего зверя нельзя. Видимо,
нервная встряска и движение противодействуют влиянию снотворных веществ.
Следующим летом вместе с Александром Девяткиным и Инной Гилинской поставили
серию опытов. Сначала собаке давали снотворное, когда она сидела на цепи.
А в другой раз, дав ей ту же дозу, водили на поводке, не давая спать. Прогулка,
моцион заметно снижали влияние снотворного вещества.
Движение служит противоядием не только наркотикам, но и ядам. Когда на звероферме
у щенков изгоняют лекарством глистов, некоторые слабенькие лисята и песцы
умирают, засыпая перед смертью. Опытные звероводы не дают им спать, гоняют,
глядишь — и ожила зверюшка.
Борясь с упадком работы нервных центров, врачи при отравлениях не дают пострадавшему
спать, заставляют двигаться. На этом основан амбулаторный способ лечения,
от латинского слова, ambulo — ходить, гулять. Натуралист Алексей Черкасов
еще в 1867 г. писал: «Коли заметишь, что волк перед тобой съел отраву, то
не езди, не следи, подожди немного и тогда уж поезжай; не то, поехав скоро,
догонишь живого зверя, испугаешь его, так что он сгоряча убежит и не отыщешь
его».
Готовим наступление. Приехал я из Тверской области черный весь от весеннего
яркого солнышка и худой, как Мефистофель, от ходьбы на лыжах и забот. Поводов
для беспокойства было много, остался год, а результатов мало. В принципе
для меня стало ясно, что ловить зверей и птиц живыми с помощью снотворных
веществ можно, но говорить о методе пока нельзя: очень многое оставалось
неясным. О диссертации и подавно: для нее материал нужен — поймать много
зверья. А одному не поймать. Единственный выход — организовать массовую работу.
А как? Нереально.
«Это только кажется нереальным,— убеждал я себя.— Если мобилизовать все,
всю волю на выполнение цели, то можно и нереальное сделать реальным. Вспомни
42-й, уж как плохо было, а выиграли войну».
Следующая зима должна решить все. Нужно готовить зимнее наступление. Или
выигрыш — наловим зверя или проигрыш — неудача, которая покажет практическую
бесполезность идеи, мою бездарность, просчет Петра Александровича, давшего
мне возможность заняться разработкой дикой темы. Для подготовки есть целое
лето.
Несколько дней я составлял план, тщательно обдумывал, что и как сделать.
Перво-наперво раздобыть снотворных. В лепешку расшибиться, но достать, и
достать много. Второе — наварить приманок, раздобыть компоненты, мясо, жир.
Третье — добиться разрешения декана и послать студентов в звероловные экспедиции.
По каждому пункту составил перечень дел, необходимого оборудования, списки
людей, которых предстоит, как теперь говорят, задействовать, развернутые
планы собственных телодвижений на пути к решению стоящих задач, запасные
варианты на случай срыва запланированных. Итак, готовим наступление.
Он оказался женщиной. Скитания по медицинским учреждениям не принесли успеха.
— Барбитураты — дефицит, шизофреникам на лечение не хватает, а вы хотите
диким зверям скармливать. Нет, нет!
Удрученный и усталый отправляюсь на химико-фармацевтический завод — авось,
там уговорю. И опять — осечка. Сижу в коридоре, курю, предаваясь грустным
размышлениям.
— Дай-ка прикурить, хлопец! — Поднял голову: передо мной высокий, стройный
мужчина средних лет, в рабочей одежде, со шрамом на лице. Присел рядом. Разговорились.
Поведал ему свои беды.
— Бумага, карандаш есть? — Написал записку. С ней я должен ехать туда-то
и найти человека по фамилии Акопьян. Улыбнулся и, потушив окурок, ушел.
На следующий день без особой надежды я отправился за город с запиской незнакомца.
Покрутившись по кривым переулкам, нашел нужное заведение. Акопьян оказался
симпатичной, яркой девушкой. Прочитав мое официальное письмо и записку незнакомца,
она заулыбалась, поудивлялась, поахала и выписала нужные мне снадобья. Человек
со шрамом, если увидишь эта строки, прими мой горячий привет и душевную благодарность!
Крепко жму твою руку!
Еще одна проблема. Как-то Петр Александрович сказал мне: «В Ленинграде живет
мой старый друг, очень заслуженный человек. У него нет детей. И они с женой
завели кошку. Потом появились котята, выросли. И тоже стали размножаться.
В общем, у них в квартире живет сейчас 37 кошек... Без ума их любят. Вся
пенсия идет на корм. Длится эта история много лет. Понятно, что в подъезде
воцарился «кошачий» запах. Но соседи мирились и постепенно привыкли. К тому
же уважение к заслугам, да и люди они прекрасные. Но вот умер один сосед.
Приехал новый человек...» Петр Александрович полез в карман за куревом. На
дне портсигара, замаскированная от домашнего фининспектора папиросами, лежала
крупная деньга. «Да, чтобы не забыть... Капитонов-то на практике, говорят,
заболел. Пожалуйста, пошлите ему, мол, кафедра собрала, а меня не поминайте».
Закурив, профессор продолжал: «Так вот. Новый сосед оказался сердитым. Стал
писать жалобы на кошек. Дело дошло до суда. Требуют сократить поголовье.
В общем, мой друг приехал и хочет с нами посоветоваться». Ленинградский чудак
оказался красивым, седовласым, деликатным человеком. «Понимаете, выкинуть
на улицу кошек жалко. Они изнеженные, неприспособленные, все равно погибнут
в холоде и голоде. И жена решила: мы должны их уничтожить, но чтобы они не
почувствовали страданий, чтобы смерть была не мучительной. Советовались с
медиками. Они указывают на снотворное. Скажите, действительно животные ничего
не почувствуют? Я должен дать слово жене, что смерть не будет мучительной.
Я никогда не обманывал ее».
Попав в объятья костлявой дамы, с косой, никто еще не описывал своих ощущений,
поэтому стараюсь не грешить против истины: «Они не будут чувствовать боли
при жизни, но какова будет сама смерть, не знаю».
«Скажите, а кто может ясно ответить на этот вопрос? Я должен сказать жене
только правду».
По глазам вижу, что он будет долго искать ответа на вопрос, не имеющий ответа.
И, помня спасительный наркозный сон на госпитальной койке в сорок четвертом,
слегка кривлю душой: «99,9% за то, что кошки примут смерть, не ощущая ее...»
— «Голубчик, спасибо вам! Это точно? Мы так любим их, особенно жена. Но что
делать — суд решил. Жена не хочет, чтобы им делали уколы, ведь они догадаются
и будут страдать. А с кормом другое дело. Какую же приманку и чем начинить?»
Безрадостно даю консультацию.
Опять про кошек. И. П. Павлов опубликовал в 1893 г. в «Вестнике Российского
общества покровительства животным» работу «Мнение по вопросу о наилучшем
и менее мучительном способе убоя скота». На памятнике неизвестной собаке
великий физиолог приказал написать: «Пусть собака, помощник и друг человека
с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает
нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».
В том же доме, где жили Берберовы в Баку, этажом ниже старушка держит 50
кошек. «Сама понимаю»,— говорит она,— надо избавиться. Но не знаю, как теперь
это сделать... Я их люблю».
Население в Бельгии меньше 10 млн. человек. Но только в провинциях этой страны
живет 5356000 собак и 4 980 000 кошек. Бельгийское правительство приняло
закон, ограничивающий рождаемость собак и кошек. Отныне им будет позволено
производить на свет потомство лишь раз в жизни.
Оказалось, что кошки болеют СПИДом — эта разновидность вируса на людей не
переходит, но больную кошку ждет неминуемая гибель. В малюсенькой Дании более
1 млн. кошек, большинство из них бездомные, и вот из них-то 60 тыс. больных
СПИДом. Кошачий СПИД есть в США, в Японии и в нескольких европейских странах.
Предполагают, что одна из разновидностей вируса СПИДа, которым болеет человек,
прикочевала к нам от обезьян.
Сон в стужу. В одной семье молодой муж любил поспать. Его супруга, изобретательная
женщина, разработала метод, позволяющий ей в течение 10 мин. поднять своего
спутника жизни с постели. Как все гениальное, способ предельно прост. Еще
с вечера женщина закладывает в морозилку холодильника комплект массивных
мельхиоровых ложек. Утром следует побудка: «Сашок, пора вставать!» Муж неопределенно
мычит. Вынув из морозилки ложку, жена торопливо, чтоб не поморозить руки,
несет ее к супружескому ложу и кладет под одеяло у правого бока мужа. Он,
как ужаленный, мгновенно отодвигается на другую сторону кровати. Через минуту
супруга повторяет маневр: следующую ложку она кладет под левый бок. Сашок
негодующе мычит и делает бросок в обратную сторону, но так, чтобы не коснуться
правой ложки. За второй ледяной ложкой следует третья, снова под правый бок.
С каждым разом амплитуда возможных отодвиганий сокращается, и на пятой ложке
побежденный Сашок обреченно вскакивает.
Идею Сашиной супруги — изгнания сна холодом — мы пытались использовать для
пробуждения усыпленных животных. Геннадий Нестеров дважды скармливал одну
и ту же дозу мединала дворняжке Чите, но в одном случае многократно обливал
ее колодезной водой. Холодный душ возымел свое действие: собака спала в 2,5
раза меньше.
Для нас особенно важным было выяснить, как отрицательная температура влияет
на действие снотворного. Для этого Анна Крюкова поставила многочисленные
опыты. Несмотря на то что каждый второй эксперимент проводился на холоде,
ей никогда не было скучно: всегда сам собой находился парень-помощник, интересовавшийся
этой же проблемой.
Стало ясно, что характер действия снотворных из группы барбитуратов при отрицательной
температуре воздуха зависит от дозы и эффекта, достигнутого ею: если доза
велика и вызывает глубочайший сон или наркоз, холод усиливает действие. Если
же доза умеренна и дело не заходит дальше крепкого сна, то холод не усиливает,
а, скорее, ослабляет действие.
Преступление изящной женщины. Снарядив и отправив ребят в звероловные экспедиции,
я обосновался в Лосинке, где было много лисиц. Там же работали в это время
два других аспиранта — Павел Васильев и Анатолий Иванов. По возможности мы
помогали друг другу. Милая Лосинка, так много с ней связано. Зима была снежная.
Уютный подмосковный лес утопал в снегу. Тишина. Усадьба — два домика на лесной
поляне.
В одном живет егерь с женой, а в другом — холостой директор и мы.
Разнес по лесу несколько привад, а когда к ним стали наведываться лисицы,
разложил возле ловчие приманки: рыбок, мышей, птичек, начиненных снотворными
веществами. Утром отправился проверять свои гостинцы. Вместе со мной пошли
посмотреть Павел и Толя. На одной из привад оказались следы лисицы, а рыбка,
начиненная вероналом, пропала.
Мы приступили к расследованию «преступления». Обнаружили место, где была
съедена рыбка: от нее остался лишь кусочек хребта и несколько крошек. Занимаясь
приманкой, лисица долго лежала на животе. Об этом свидетельствовал протаявший
снег, принявший форму лисьего пуза и согнутых лап. Мое сердце забилось от
волнения. После дополнительного осмотра места, где совершилось хищение, сказал
своим спутникам: «Все ясно: преступление совершено изящной, шикарно одетой
женщиной». «Как вы узнали это, Холмс»,— спросили мои коллеги.
Невдалеке от привады было желтенькое пятнышко — след оставленной зверем мочи.
Положение пятнышка свидетельствовало о том, что приманка взята самкой. Несколько
волосков, найденных прилипшими к снегу, возле останков рыбки имели красивый
красный цвет. Значит, преступница имела не буро-желтую, как часто бывает,
а ярко-рыжую красивую шубку. След, шедший к приваде, тянулся ровной цепочкой.
Это свидетельствовало о грациозной осанке лисицы (разлапистый след оставляют
звери грубой конституции). Видимо, это была Сонька — золотая шубка... «Что
будем делать, Холмс?» — торжественно спросил Павел.
К приваде подходили два следа и уходили два. Значит, лисица приходила дважды
или после ее прихода на приваде побывала другая. «Дорогой Ватсон, я пойду
по следу, идущему на восток, а вы вдвоем следуйте по пятам ушедшей на север.
При встрече с преступницей действуйте тихо, смело и решительно».
Первая удача. Мы разошлись. Я побежал по своему следу. Он шел то прямолинейно,
то петлял. Иду полчаса, час — лисицы все нет. А может быть, вот за этим поворотом
найду желанную красавицу? След ушел в чащобу. Лезу, продираюсь сквозь нее.
Оцарапал сухим сучком щеку. Лисы все нет. След увел в гарь. Пролез в нее.
Что-то мелькнуло впереди, вспыхнула надежда, убыстряю бег. Нет, это заяц
пересек мне дорогу. После 8 ч. бесплодных поисков, раздавленный неудачей,
измученный и голодный, вымазанный головешками на гари, подхожу к усадьбе.
В кормушку для оленей накладывает сено егерь. Он осведомился, как у меня
дела, и, усмехнувшись, сказал, что ребята принесли лису. Я огорчился, почувствовав
в его словах иронию. Однако в тайниках души надеюсь, вбегаю в дом. По лицу
жены егеря вижу: что-то есть. Врываюсь в комнату. Глазам не верю: посредине
лежит рыженькая лисичка... «Жива? Жива!»
Бока спящей красавицы вздымаются. Жива! Совершенно ошалел от радости. Наконец-то.
Черт побери! Наконец!
Вскоре приходят ребята. Мы поздравляем друг друга. Они рассказали подробности.
У Толи лопнул лыжный ремень, и они после моего ухода по следу вынуждены были
задержаться на приваде. Первые 30 м след был нормальным, потом стал сбиваться,
иногда лапа отступала в сторону, а потом пошел, как тропа: следы близки друг
к другу и не цепочкой, а полосой. Создавалось впечатление, что шла не одна
лисица, а несколько. В 70 м от привады впереди на белом снегу загорелся огонь...
Забыв наставления вести себя тихо и скрытно, Павел заорал не своим голосом:
«Вот она!» Кинулся и схватил лисицу. Она спала крепким сном, слегка подрагивая.
Принесли домой. Через 3 ч стала шевелиться, поднимать голову. К вечеру уже
пыталась ходить, а утром была совершенно нормальна. Пришлось посадить ее
в клетку. Настороженно, широко открытыми глазами лисичка смотрела на стоящих
возле клетки людей. Что, интересно, она думала? Как понимала случившееся
с ней?
Лисовин попадает в «вытрезвитель». Ночью сон приснился,
будто нашел спящую лисицу. Обрадовался и проснулся. Еще темно, рано идти
и вставать неохота.
Но пойду, пожалуй. Рывком поднимаю себя с постели. Скорее на лыжи. Вместе
со мной пошла и Рита Азбукина. Она родилась в тульских засеках, была светловолоса,
но отличалась повышенной эмоциональностью. Поэтому мы фамилию ее переиначили
на цыганский манер и звали Азой Букиной. Она не обижалась, а даже гордилась.
На торфяных разработках лисица съела рыбку, начиненную 1,5 г барбитала. Съела
целиком, только голова осталась. Идем тропить ее, как говорят охотники. Метров
через 40 начался «пьяный» след. Спиной, чувствую: Аза в накале — сейчас что-нибудь
спросит. Повернул голову: точно, глаза у нее полны вопросов и азарта — знает
примету. Прикрыл себе рот — молчи, мол. Метров через двести след сделался
совсем пьяным: в некоторых местах лиса, останавливаясь, утоптала снег, а
вот уж и ползти начала... Картина ясная и четкая. Замерло сердце, поднимаю
глаза — лисица! Она лежит, свернувшись калачиком, в 10 м от меня, рядом с
небольшой торфяной кучей. Ага, спишь, голубушка! Подойдя ближе, вытаскиваю
фотоаппарат, прицеливаюсь, а у самого мысль — не удрала бы. Щелкнул затвором
— лисица подняла голову и посмотрела на меня. Успел еще раз щелкнуть. Падая,
переваливаясь с боку на бок, она поднялась и кое-как преодолела бугорок.
Хватит снимать! Кидаюсь за лисицей. Сбоку с приглушенным победным воплем
бежит Аза. Настигнув лисицу, придавливаю в снег ее лыжей, хватаю за уши и
шею. Зверь сильно рвется. Здоровый, черт! Еле держу. Пытается кусать, но
челюсти слабее, чем тело, мне почти не больно. Нащупав веревку в кармане,
начинаю связывать лисицу, с трудом запихиваю ее в рюкзак. Лис в нем урчит,
крутится, недовольствует. Он оказался крупным, более 6 кг, самцом с буроватой
шерстью, на которой кое-где седина. «Как здорово! Вот здорово», — приплясывает
на лыжах Аза. Отправляемся к исходному месту, чтобы промерить длину пьяного
следа и внимательно посмотреть его. Особенно сильно «буксовал» лис в кочкарнике
и на взгорках. Он и остановился, упершись в небольшую кучу торфа, очевидно,
не имея сил перелезть через нее. В точности, как пьяный человек. Через пару
часов лисовин был совершенно нормальным и делал все возможное, чтобы удрать
из «вытрезвителя».
О пользе бездорожья. Несколько лет спустя пришлось наблюдать на берегу реки,
как хмельной мужчина, подойдя к натянутому совсем невысоко тросу, не стал
перешагивать, а, потоптавшись, встал на четвереньки и пролез под ним. Для
пьяного и малое препятствие становится непреодолимым.
«Пьяницы встречаются в канаве»,— говорит пословица. Скорее всего спящих лисиц
мы находили в районе
торфоразработок, где поверхность изборождена канавами. Всякие бугорки, пригорки,
иные препятствия, как и рыхлый снег, содействуют лову животных снотворными.
Наоборот, по гладенькой дороге одурманенный зверь уходит дальше. Недаром
говорят «скатертью дорожка», по ней легче идти. Видимо, ощущая это, животное
стремится выйти со снежной целины на тропу, чтобы успешнее переставлять спотыкающиеся
ноги.
У нас был такой случай: «подвыпившая» лисица выбралась на дорогу и шла по
ней, но при попытке свернуть завязла в придорожном снежном бугре и заснула.
Чаще всего зверь засыпает, наткнувшись на препятствие. Если это горка, то
иногда кое-как выберется наверх и засыпает, окончательно обессиленный. Узнав
эту особенность, мы использовали ее в ловле зверей, выкладывая снотворные
приманки там, где много неровностей, трудно ходить.
Мышь командует лисой. Сон сну рознь. Мать просыпается при первом слабом писке
своего ребенка. Измученный солдат спит под грохот пушек. В детстве мы жили
с отцом вдвоем. Он поздно приходил с репетиций в театре, когда я уже спал.
Поэтому, ложась в кровать, я привязывал к своей ноге веревку и конец ее выводил
за дверь. Дергая за нее, отец будил меня, и я открывал засов. Все другие
способы были неэффективны.
Лисовин, принесенный Анатолием Четвериковым из лесу, находился под действием
веронала в состоянии глубочайшего сна. У зверя сильно упала температура,
и я стал опасаться за его жизнь. «Ничего с ним не будет,— уверял нас Толя,—
смотрите!» Сделав губы дудочкой, запищал по-мышиному. И, о чудо! Лисица подняла
ухо и, подержав его секунду, опустила. Толя снова запикал, лисье ухо снова
навострилось. Не могло быть никаких сомнений: лисовин в состоянии, близком
к наркозу, реагировал на еле слышимый мышиный писк.
Пораженные виденным, мы принялись шумно обсуждать невероятный факт. Наши
громкие голоса лисицы не касались. Для пробы я крикнул что есть мочи. Реакции
не последовало. Лисовина тормошили, дергали — никакого эффекта. Зверь выглядел
мертвым, и лишь биение сердца и медленные движения груди свидетельствовали
о наличии в нем жизни.
Довольно улыбаясь, Толя еще раз повторил трюк. Маленькая мышь своим слабым
голосом командовала
хищником, а наши крики не имели значения. Лисовин на них и ухом не повел.
Поразительно! Мыши — главный корм лисицы и существовали вечно. Они важнее
сравнительно недавно неизвестно откуда появившегося человека, наступление
которого на природу эволюция не предусмотрела.
Оказалось, что наиболее жизненно важные биологические сигналы животное воспринимает
даже через пелену наркоза, сигнал о них бежит и по бесчувственным нервам.
Видно, в организме существует какая-то «аварийная служба» для передачи в
мозг этих сообщений.
Загрызают ради пользы. Игорь Моисеев (не знаменитый артист, а Игорь Моисеев
из нашего кружка) принес из леса спящую сойку. Пойманная ранее сорока сидела
в клетке. Ей удалось как-то улизнуть. И вместо того, чтобы рваться на свободу,
биться о стекла окон, белобока прямехонько направилась к спящей сойке. Подлетела
к ней и с победными, грубыми криками принялась клевать спящую птицу в голову,
совершенно не обращая внимания на людей, бывших в комнате. Пораженные, мы
опешили, а потом, отогнав ожесточившуюся сороку, водворили ее в клетку. Почему
такое? Сорока была сыта, зачем ей понадобилось клевать своего троюродного
родственника, попавшего в беду? Подобным образом ведут себя и другие птицы
этого семейства.
Стая ворон кормится на приваде. Одна из них, наклевавшись корма со снотворным,
начинает пошатываться, припадать на бок. Остальные кидаются на нее и с карканьем
долбают своими клювами. При этом поднимается страшный гвалт. Для нас он был
сигналом идти спасать засыпающую птицу. Не раз жертву заклевывали насмерть.
Может быть, варварский обычай свойствен только врановым? Увы, нет. На ферме
я оставил на ночь в одной клетке двух усыпленных серебристо-черных лисиц.
Одна из них проснулась раньше другой и принялась грызть шею спящей товарке,
изрядно испортив дорогую шкурку, из-за которой мне пришлось терпеть большие
неприятности.
И дело тут не в снотворном. Загрызают попавшего в капкан. Ладно бы хищники,
а то и водяная крыса, и обычная крыса, и ондатра. Многие тысячи шкурок бывают
испорчены из-за этого на ондатровом промысле. Часто животные нападают не
только на больного или увечного, но и просто отличающегося чем-то от всех.
Те же вороны преследуют своего собрата, воспитанного человеком.
Много в этом явлении странного, разные мнения существуют о его значении.
Чарлз Дарвин считает такое поведение полезным. Стратегия природы в заботе
о виде, а не об отдельных индивидуумах. Безжалостность оборачивается пользой.
Особь все равно умрет, а виду жить надо, бороться. И не только сильным и
здоровым быть, но и в чистоте. Потому и гонения не только на ущербных, но
и просто отличных от других. В общем, по пословице: вперед не забегай и сзади
не отставай.
Сильнее смерти. Все это правильно, полезно — рассудок соглашается, а на душе
неприятно: неужели наши «братья меньшие» так несимпатично безжалостны друг
к другу? Всегда ли это так?
Это было ранней весной, в пору волчьей любви. Волк и волчица наелись привады,
начиненной люминалом. Подоспели люди. Идут за ними по следу. Оба зверя одурманены,
их шатает, особенно волчицу. Она отстает от самца. Звери видят неотступно
следующих за ними вдалеке людей и полны тревоги. Но волк не оставляет подругу.
Он останавливается, терпеливо ждет ее, угрюмо и зорко наблюдая виднеющихся
людей.
Подошла волчица, самец снова устремляется вперед, снова стоит и ждет ее.
Так много раз. Жажда томит самку, она хватает разгоряченной пастью снег,
как будто прибавляется сил, но лишь на мгновение; они снова покидают ее и
с каждым разом все больше и больше. Ноги подкашиваются, и волчица бессильно
опускается на снег. Люди видят, как волк, сам шатаясь и падая, возвращается
к подруге, хватает ее за шею и тянет вперед... Тихо, жалобно и благодарно
повизгивая, волчица находит в себе силы встать, и оба зверя ковыляют дальше.
«Ты смотри-ка, быстрее пошли, как бы не разошлись,— говорит егерь своему
подручному.— Пора кончать...»
Гремит выстрел, разрывая грохотом весеннюю солнечную тишину. Падает сраженная
волчица. Волк поворачивается грудью к людям. Вторичный грохот, и картечь
вонзается в волчье, опьяненное, наполненное любовью и снотворным сердце.
Горькие предчувствия. Разослав студентов в звероловные экспедиции, договорился
с ними, что они будут сообщать о своих делах, успехах и неудачах, чтобы я
полезный опыт срочно передавал другим. Но почему-то от них не было никаких
вестей. Горькие предчувствия наполняли меня. Наверное, ничего не получается,
не хотят огорчать, молчат, еще надеясь на удачу.
У нас с Павлом Васильевичем дело шло неплохо: поймали около десятка лисиц,
четырех енотовидных собак, несколько разных птиц. Не так уж много, но дело
прояснилось методически. Отработали дозировки, приемы скармливания снотворных
приманок, способы поиска и поимки зверя, ухода за спящими.
Стало ясно, что идея реальна. Метод приобрел конкретные очертания. Но нужен
массовый материал. Иначе возликуют скептики. Времени оставалось мало. До
нас с Павлом дошли слухи, что часть ребят уже вернулась в институт. К нам
не идут. Все ясно: не с чем идти.
Началась весна, мы стали сворачивать свои дела. И вдруг заявились Александр
Девяткин и Роальд Горбушин. Они ездили в Абхазию с надеждой усыпить шакала.
Вошли без улыбок, сдержанно поздоровались, закурили. Разговор шел какой-то
скованный, о посторонних вещах, о погоде, видах на урожай. Мы с Павлом стали
собирать на стол. Подогрели жареной картошки. Выпили по стакану чая. Опять
какая-то натянутость. «Ну как у вас дела, что поймали?» — спрашивает Саша.
Начинаем рассказывать. Не восхищаясь нашими успехами, ребята расспрашивают
о деталях: какая доза, как скормили, далеко ли уходили звери. Чувствуется
в их голосах скрываемая грусть неудачников. Чтобы не бередить их, не хвастаем,
удачи приписываем не себе, а стечению обстоятельств, везению. Об их делах
не спрашиваем. Поговорили, опять воцарилось молчание.
Сюрприз шакалов. Потом Саша медленно сказал: «Да... А у нас вот какие дела...»
Оказывается, они поймали трех шакалов. «Что ж вы молчали, шакалы»?» — «Да,
что мы. Вот русаки, да...»
«Русаки» — это Петр Романов и Анатолий Деревшиков, они ловили зайцев. «Что
они? Русака поймали? Живого?»— «Живого! И еще пару лисиц».— «Живых?» — «Живых!»
И посыпалось, и посыпалось. Как из рога изобилия. Это поймали, то... Волк!
Росомаха! Беркут! Куропатка! Вороны, сороки уже не шли в счет.
Немного в жизни у меня было таких счастливых минут, как эти, когда ребята
перечислили, кто чего словил. Это была награда за риск, неудачи, терзания
и сомнения, насмешки. В 15 мин из аспиранта-бедняка я превратился в аспиранта-миллионера.
Всего было поймано около 40 зверей различных видов, не считая птиц. Это уже
был материал. Сейчас можно спорить со скептиками! Ребята показывали фотографии
пойманных зверей, справки и акты, которыми они запасались. Часть живых зверей
привезли в Балашиху. Показали на кафедре Петру Александровичу, весь институт
ходит смотреть на пойманного снотворным беркута и других животных. «А что
же вы не приходили, бродяги?! Почему не шли?»— «Ждали, пока все соберутся,
чтобы все трофеи подсчитать».
Все в душе у меня ликовало, пела радостно каждая жилка. Только ради этого
вечера стоило жить и мучиться. Не менее меня радовались и ребята. Они так
же, как и я, больно переживали неудачи, насмешки наших оппонентов. И так
же сейчас гордились своей правотой, своими успехами.
По случаю успешного окончания зимнего сезона решено было учинить бал. Здесь
в лесу, в милой Лосинке в следующее воскресенье.
Натуральный заяц во хмелю. Игорь Зайцев был сиротой. Подрабатывая к стипендии,
он освоил изготовление «зайца во хмелю»: чучело зайца в залихватской позе
с бутылкой в лапке. Это была объемная иллюстрация к популярной тогда басне
Михалкова. Вместо зайцев он использовал маленьких кроликов-дохлячков из подсобного
хозяйства. Мини-бутылочки точил из дерева и красил в зеленый цвет. Веселую
композицию охотно брали комиссионные магазины. Когда я предложил Игорю заняться
отловом зайцев с помощью наркотиков, он потупил глаза. «Знаешь, как-то неэтично
с моей стороны это будет: заяц — мой кормилец».
Пришлось искать других исполнителей. За дело взялись Петр Романов и Анатолий
Деревщиков. Они отправились ловить новым способом излюбленного героя басен
и сказок.
Предварительные пробы показали, что кролики неплохо ели рубленую капусту,
смешанную с барбиталом. Завернув ее в капустный лист и перевязав ниточкой,
ребята положили этот «голубец» на угощение самому храброму из зверей.
От приманки ничего не осталось. Очевидно, заяц не жаловался на аппетит. Метров
триста шел твердой походкой, но потом его стало пошатывать. Это была картина!
По опушке шел натуральный хмельной заяц! И не в басне, и не в сказке, а наяву.
Действительно, в нем пробудилась отчаянная храбрость. Обычно как всякий зверь,
заяц таится, идет укромным местом, а сейчас косой, спотыкаясь и падая, шел
не узкими тропинками, а широкой дорогой, никого не боясь...
