В три года он совершил первый побег, и сразу — через государственную границу. В 43 — будучи доктором наук — пятый. А сегодня он еще и открывает читателям государственные тайны. Например, то, что танк теоретически можно превратить в пыль выстрелом из пистолета. И что первая авария на ЧАЭС случилась в... 84-м.

В начале 70-х Минэнерго УССР выделило небольшому научному коллективу под руководством мало кому известного в Украине ленинградского профессора Соботовича фантастические по тем временам деньги — 100 000 руб. Не каждый НИИ такие суммы на год получал! Была поставлена задача спрогнозировать влияние на окружающую среду намеченной рядом с Чернобылем атомной электростанции. Но, несмотря на мощное финансирование, научный результат оказался отрицательным — строить АЭС в бассейне главной водной артерии Украины недопустимо!

Тогда «заезжему» профессору популярно объяснили, что речь идет о «положительном результате»: «Вы не поняли, мы выделили деньги на то, чтобы строить. Так что вот вам еще 100 тысяч и будьте добры».

— Деньги мы, конечно, взяли, — вспоминает академик НАНУ Эмлен Владимирович Соботович, — но на выходе дали тот же результат. Тут и просчитывать особенно не надо было. Судите сами: приезжаю я в очередной раз на участок, а там уже фундамент готов под хранилище жидких радиоактивных отходов. Причем подвальный уровень полон грунтовой воды! Значит, и обратная гидрогеологическая связь возможна. Случись что — отходы же в Днепр пойдут!

Тогда заказчики предложили разойтись полюбовно, отдали работу другому НИИ и получили устраивающий их результат. Но молча разойтись не вышло. В 1984-м в ходе исследований влияния уже действующей ЧАЭС на окружающую среду группой Соботовича были обнаружены продукты деления урана на берегу пруда — охладителя реактора. Это позволило в марте 1986-го (!) в соавторстве с докторами Вячеславом Шестопаловым, Евгением Яковлевым и Георгием Лисиченко подготовить статью о весьма высокой вероятности выброса радиации на ЧАЭС. Публикацию запретили, «дабы не сеять панику». Впрочем разрешили сделать доклад на общем собрании отделения наук о Земле АН УССР. Доклад этот вызвал горячую дискуссию, но уже через месяц теоретические выкладки потеряли актуальность — практика оказалась гораздо масштабнее. Грянула Чернобыльская катастрофа. Она привязала коренного ленинградца к Киеву навсегда. Хотя до этого Эмлен Владимирович был одним из самых «текучих кадров» в советской науке. И основы этой «текучести» проявились еще в раннем детстве.

Побег первый. Предопределение

Эмлен Соботович родился 25 ноября 1927 г. в Ленинграде в семье офицера-пограничника. Его отец Владимир Николаевич был сыном священника и прапорщиком еще царской армии. В 1928 г. Владимир Соботович был назначен командиром заставы на границе с Персией.

Как-то утром дежурный по заставе обнаружил отсутствие командирского сынишки. Начались поиски. Через пару часов в ружье подняли и соседние заставы. Нашли малыша перед сумерками. Углубившись на персидскую территорию километра на полтора, как ни в чем не бывало он бросал камешки в горную речку.

— Персы не охраняли границу. Говорили: «Вы охраняете — и хватит», — объясняет Эмлен Владимирович. — Хотя сам я этого не помню. Мама рассказывала.

Судьба бросала Соботовичей по многим заставам и гарнизонам. Война застала их в Воронеже. А в 43-м, как только то, что осталось от города, освободили наши, 16-летний Эмлен устроился на авиазавод разбирать на металлолом сбитые самолеты. Вскоре вызвали в отдел кадров и дали направление в Борисоглебское летное училище. Но юноша мечтал о море.

Побег второй. «Невозвращенец» поневоле

С направлением в Борисоглебск Эмлен с приятелем вскочили на подножку... ростовского поезда и отправились в тамошнюю мореходку. Так и рассчитывали проехать весь путь на подножке. Но приятель не доехал. Ближе к Ростову-на-Дону на их худые котомки позарилась шпана, промышляющая грабежами в поездах. Нападавших было четверо, они были старше, а главное, сверху (в тамбуре). Товарищ спрыгнул на полном ходу и, как потом выяснилось, переломал ноги. Эмлен же отбивался и продержался до станции.

Ростовское мореходное училище в военное время было военизированным. Но на самовольство юноши закрыли глаза, потому что по возрасту он не был военнообязанным.

В 1947 г. на практику курсант Соботович был направлен на турбоход «Капитан Вислобоков». Судно было зафрахтовано американцем и ходило по Атлантике. Так Эмлен стал еще и «невозвращенцем». Ведь в советские порты корабль с мая по самый новый год так и не зашел, и машиниста-практиканта не могли списать на берег.

— Особого впечатления Америка с Европой на меня не произвели. В те времена их города были такими же грязными, как и наши. У нас хоть зелень была. Из приятных воспоминаний — лишь покупка на первую зарплату ($10 в месяц) двух костюмов по $4, а на третью — кожаной куртки за $9. Носил ее на даче еще в 90-х.

Впрочем, тот вынужденный «прогул» на успеваемость практически не повлиял. Четверки и пятерки были по всем предметам, за исключением марксизма-ленинизма.

— Я и сам не знаю, за что мне тройку поставили. Отвечал я уж никак не хуже хорошистов. Та же история, кстати, повторилась затем и в университете, где диплом с отличием я не смог получить из-за марксизма-ленинизма. Просто рок какой-то.

Тут как раз приехал с инспекцией замминистра морфлота СССР Карагезьян, и ищущий справедливости выпускник записался к нему на прием. «Не расстраивайся — никто о твоем трояке не узнает. У нас всего 5% бланков дипломов, и на всех не хватит», — попытался успокоить его замминистра. «Но я хочу учиться дальше !» — настаивал Эмлен. Карагезьян взял бланк министерства и собственноручно выписал ему направление в Ленинградское высшее мореходное училище.

К этому времени Эмлена уже распределили механиком на сухогруз, приписанный к Эстонскому пароходству, и желание подзаработать в течение положенных трех лет у вчерашнего курсанта взяло вверх. Однако получился только год.

Побег третий. От греха подальше

Пришли в Воркуту, где должны были грузиться 3 дня. Тогда механик Соботович решил почистить котлы. Едва загасил топку, как вдруг распоряжение капитана: «Груз ждет нас в Архангельске — срочно выходим!» А только на постепенный прогрев котлов часов 48 надо! Соботович попытался об этом напомнить, но капитан вытащил пистолет и взвел курок: «Разводить пары!»

— И мне пришлось совершить должностное нарушение. Он же меня чуть не пристрелил (его все-таки уволили потом за стрельбу)! Пары все же подняли часов за 12, но котлы «простудились» (дали течь по заклепкам). В итоге шли в Архангельск в 4 раза дольше положенного и по времени только проиграли — один котел работает, другой чиним. Зато увидел, как треска идет. У нас и продовольствие почти закончилось — на долгий переход ведь не рассчитывали. Стали баграми таскать треску. Так несколько багров не смогли удержать — они, стоя, так и уплыли, не идя на дно, — столько рыбы было! С тех пор я треску и на нюх не переношу.

А только прибыли в Архангельск, я прямо с корабля, не дождавшись возвращения в Эстонию, как был, так и мотанул в Ленинград. Даже не дождавшись зарплаты. Так меня «достал» этот капитан!

Побег четвертый. С ядерным ускорением

— На собеседование с ректором Высшего мореходного училища собрали нас человек 10, поступающих по направлениям. Тут заходит в приемную женщина. Представляется деканом химфака ЛГУ и говорит, что стране «нужны новые виды вооружений, и кто желает поучаствовать, приглашаем на химфак». У меня же, признаться, после года службы под началом того капитана развеялась всякая морская романтика. А тут, ясное дело, — атомная бомба, которую уже 4 года как взорвали американцы и вот-вот (29 августа 1949 г. — Авт.) испытают наши.

По окончании в 1954 г. университета Эмлен вливается в команду выдающегося радиохимика Иосифа Старика (ленинградский Радиевый институт) и уже в 1958-м защищает диссертацию в совершенно новой области знания — радиогеохимии. В 1961 г. молодой ученый разработал метод свинцово-изохронного датирования, позволивший наиболее точно определять возраст древних горных пород, минералов и космических объектов. Сегодня во всем мире эта разработка признана базовым методом ядерной геохронологии. Но все это — в рамках разработки методов поисков и разведки месторождений урана, изучения форм его нахождения в природе, что было особенно важно для технологий обогащения.

А последние 5—6 лет в качестве сотрудника Радиевого института Эмлен Соботович работал на исследовательском реакторе НИИ ядерной энергетики АН Белоруссии. Перед ним была поставлена задача получить дешевое ракетное топливо. В качестве горючего тогда применялся гидразин (N₂H₄). Себестоимость его была 2,60 рубля за кг. Заправочные массы ракет доходили до сотен тонн. И каждый старт только по топливу обходился в десятки, а то и сотни тысяч рублей.

За основу исследований был взят тот известный науке факт, что N₂H₄ может образовываться как один из продуктов радиоактивного облучения аммиака. Правда, гидразин при этом составляет миллионные доли общего продукта. Чтобы повысить его содержание, решили бомбардировать аммиак высокоэнергетическими частицами. Придумали соответствующее устройство (известное сегодня как хемоядерный элемент), и КПД вырос на два порядка. А что если пропустить аммиак через реактор? Попробовали и получили на выходе из реактора гидразин стоимостью в копейки!

Правда, «в качестве побочного эффекта» на нем стала взрываться чуть ли не каждая вторая ракета. Поэтому после дополнительных исследований ракеты перевели на диметил-гидразин. Но в науке (особенно прикладной) отрицательный результат — также результат. Без этих исследований вопрос дешевого гидразина так и оставался бы открытым.

Побег пятый. Явиться, чтобы запылиться

На волне научного успеха было решено открыть на базе реактора филиал Радиевого института.

— В Минске уже корпус строили. Под меня в университете кафедру открыли. Мы с женой даже ездили квартиру 4-комнатную смотреть... А мне так не хотелось в Минск! Уже вся моя группа уехала — заведующие 4 лабораторий. А я сижу и сам не знаю, чего тяну. Тут вызывает меня директор института Виктор Михайлович Вдовенко: «Ты почему не уехал? Учти, через 2 дня изымаю твой пропуск в институт!»

Что же делать — надо ехать. Сидим с женой грустные. Вдруг раздается телефонный звонок. В трубке голос академика Николая Пантелеймоновича Семененко: «Слушай, я тут в Киеве институтик организовал (в 1969 г. академик Семененко организовал Институт геохимии и физики минералов. — Авт.) и под тебя выбил отдел ядерной геохимии и космохимии. Как ты?»

У меня глаза на лоб полезли: «Мы с вами предметно вроде бы ничего подобного и не обсуждали. Я говорил только, что Киев очень люблю (мы встречались на конференциях, где и завязались добрые отношения). Да на меня уже и приказ подписан директором филиала в Минск. Я, правда, не хочу...» «Вот и приезжай, а там разберемся», — отвечает. На следующий день я на самолет — и в Киев. А Вдовенко по-человечески меня понял. Позже даже машину радиоизмерительной аппаратуры нам в Киев прислал.

Весь 70-й год мы с женой Евгенией Федоровной и двумя дочерьми прожили в 10-метровой комнатке — ждали квартиру. Но жалел я не о 4-комнатной, а о своих 4 лабораториях. Ведь в Киеве я принял отдел из... 6 человек. На что мне Семененко и говорит: «А ты придумай что-нибудь фантастическое, чтобы я мог запросить штаты в Госкомитете».

Тут надо сказать, что еще в 60-х Соботович задался вопросом существования в природе сверхтяжелых элементов. Но даже если таковые когда-то и были, то, имея период полураспада до сотен миллионов лет, должны были распасться за 4,5 миллиарда, что существует Земля. Впрочем, не могли же они исчезнуть бесследно, предположил ученый. Ведь когда из ядра вылетает альфа-частица, то и само ядро должно сместиться, как при отдаче во время стрельбы. И след этой отдачи (трек) в силу большого размера тяжелого ядра должен хорошо просматриваться. Значит, надо искать треки. В этом заключалась суть статьи Соботовича и Вдовенко «О возможном существовании сверхтяжелых элементов в природе» (1969 г.). Работа эта вызвала огромный... скандал! Как только она вышла, из Москвы примчался академик Георгий Флеров со свитой товарищей в штатском. Оказывается, он давно уже занимался этой проблематикой. И она была страшно засекречена!

— Ну а мы-то не знали! Приехал этот Флеров, устроил истерику, мол, этого он так не оставит... На эти исследования возлагали надежды, что если сверхтяжелые трансурановые элементы в природе были, значит, их можно и синтезировать. И получить ядерный заряд величиной со спичечную головку. Не говоря уже о пулях. Представьте себе — пальнул в танк, и он разлетелся в пыль! Одно время говорили о калифорниевых пулях. У калифорния критическая масса, если мне не изменяет память, — 7 граммов. Так что не исключено, что подобные исследования продолжаются. Но наша статья была первой и последней на эту тему. С тех пор — молчок.

Этот информационный вакуум и помог продавить требуемую академиком Семененко «фантастическую идею». Соботович предположил наличие треков в веществе космического происхождения. Ведь если на Земле следы распада сверхтяжелых элементов могли быть «затерты» более поздними геологическими процессами, то в метеоритах и космической пыли они должны быть «законсервированы». А космическую пыль Эмлен Владимирович предположил искать на ледниках. Земная ведь выше 5 км не поднимается. Под эту идею Госкомитет по науке СССР сразу же — в 1970-м — выделил финансирование на 20 штатных единиц.

Три года группа Соботовича провела на Кавказе, и таки обнаружила трек. Кроме того, именно по результатам этих экспедиций было вычислено, что ежегодно на Землю оседает 1 млрд. т космической пыли (до этого астрономы называли цифру в 10 млн. т). Итогом этого периода можно считать монографию «Изотопная космохимия», где по сути были заложены основы данного направления науки.

Среди тем, которые вел отдел в 70—80-х — и возраст лунного вещества, и изучение последствий Тунгусской катастрофы, и мн. др. Была создана первая в Украине лаборатория радиоуглеродного определения возраста молодых (до 50 000 лет) геологических и археологических образований. Не забывал Соботович и о более древних объектах — в 1984 г. выходит в соавторстве с Вячеславом Рудником его фундаментальный труд «Ранняя история Земли». Американцы выпустят книгу с аналогичным названием и, главное, изложением той же полихронно-гетерогенной теории формирования Земли, только через 5 лет.

— До этого преобладало мнение, что железное ядро Земли образовалось в результате магматической дифференциации (в первичном расплавленном состоянии планеты тяжелое железо осело «на дно». — Авт.). Но мы рассчитали, что еще в космической пылевой протопланетной туманности скорость конденсации железа была самой высокой. Значит, на стадии туманности первыми «слиплись» фрагменты железа и лишь затем — спустя 100—200 млн. лет — другие элементы. А те лавы, которые мы видим и сегодня — результат расплавления от космической бомбардировки: когда Земля набрала массу, стала притягивать крупные тела.

Разумеется, радиогеохимика такого уровня, да еще досконально знающего ядерный реактор (сказался 5-летний минский опыт), не могли не привлечь к работе проектировщики ЧАЭС. Тогда-то — в 73-м и началось его знакомство с устьем Припяти. Как оказалось, навсегда.

В начале мая 1986-го Эмлен Соботович, один из немногих в наше время ученых-универсалов был назначен координатором (а по сути организатором) всех научных исследований АН УССР по ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. В качестве штаба получил одноэтажный домик, который собственноручно отмыл дезактивационным раствором до более-менее приемлемых 3 милирентген. Фундаментальной наукой пришлось пожертвовать.

Чернобыльская катастрофа наглядно показала, что мало сегодня ограничиваться поисками сырья для единственно перспективного вида энергетики, повышения ее КПД. Необходимо и всячески минимизировать влияние АЭС на окружающую среду. В этом отношении истинным посланием для следующих поколений экологов смело можно назвать монографию Эмлена Соботовича и Станислава Ольштынского «Геохимия техногенеза» (1991 г.) — свод главных «геохимических уроков» крупнейшей техногенной катастрофы в истории человечества.

Сегодня Институт геохимии окружающей среды НАН и МЧС Украины под руководством Соботовича работает над экологической оптимизацией всего ядерного цикла — от поисков, добычи и переработки урана до обращения с радиоактивными отходами, вплоть до их захоронения.

Вот уже 21 год, как Эмлен Соботович отдает себя защите нас как от существующего загрязнения, так и от ожидаемого, — в результате безграмотного решения задач по превращению 4 блока в экологически безопасный объект. И воюет с чиновниками, лоббирующими экономически выгодные им самим проекты.