Лем Станислав - Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона

Однажды Великий Конструктор Трурль был вызван к царю Душидаву Третьему,
Властелину Железии, который желал дознаться, как достичь совершенства и
какие потребны для этого переделки духа и тела. А Трурль ему так отвечал:
- Случилось мне посетить планету Легарию; остановившись, по обычаю
своему, на постоялом дворе, решил я до тех пор не покидать своего покоя,
пока досконально не ознакомлюсь с историей легарийцев и их обычаями.
Стояла зима, на дворе завывала вьюга, и в мрачной хоромине, кроме меня,
никого не было; как вдруг послышался стук в ворота. Выглянув в окошко, я
увидел четверых мужей в капюшонах, сгибавшихся под тяжестью черных
саквояжей. Выгрузив саквояжи из бронированной брички, они вошли в дом.
Назавтра, около полудня, из соседнего покоя донеслись до меня престранные
звуки: свист, удары молота, стоны, дребезг стеклянной посуды, и все это
перекрывал мощный бас, восклицавший без устали и перерыва:
- Живей, чада мести! Живее! Вытягивать элементы сквозь ситечко, да
поровнее! А теперь в воронку его! И вальцевать! Дайте-ка мне этого сукина
кибера, бронегада, заржавца, вредороба, в смерти запрятанного! И в могиле
не скроется он от праведного нашего гнева! Дайте-ка сюда его мозговину
премерзкую, ходули его проклятые, а теперь вытягивайте носище! Дальше,
дальше, ровно тянуть, чтобы было за что ухватить при экзекуции! Дуньте-ка
в правый мех, молодцы-удальцы! В тиски его, а теперь медный лбище его
заклепать! И еще разочек! Ладненько, ох, ладненько! Эй, поживее там со
своим молотом! Ну-ка! Да посильней нервные струны натяните, чтобы не отдал
он концы так скоро, как тот, вчерашний!! Пусть отведает вволю мучений и
мести нашей! Ну-ка! Ухнем! Э-эх!
Так он покрикивал, вопил и рычал, а ответствовали ему лишь грохот, да
лязг, да гуденье мехов, а потом вдруг я услышал чиханье и громкий
торжествующий рык четырех глоток; какое-то тормошенье послышалось за
стеной, скрипнула дверь; заглянув в щелку, я увидел, что в коридор
украдкой входят приезжие незнакомцы, и, не веря своим глазам, насчитал уже
пятерых. Они спустились по лестнице, заперлись в погребе и оставались там
долго, а вечером вернулись к себе - вчетвером, как прежде, и было за
стеною так тихо, словно их посетила смерть. Я снова взялся за книги, но
история эта застряла во мне занозой, и я решил во что бы то ни стало ее
разгадать. Назавтра, в ту же самую пору, в полдень, опять загремели
молоты, загудели мехи и раздался все тот же ужасный, надорванный бас:
- Ну-ка, чада мести! Поживей, электристы мои удалые! Пошевеливайся!
Досыпать ему протонов и йодику! Поскорей управляйтесь с этим
косорыльником, лжемудрецом, омерзистом и разодранцем, с этим вечностным
лиходельником, дабы мог я ухватиться за носище его громадный, и тянуть, и
топтать его до скоропостижной медленной смерти! Дуйте-ка хорошенько в
мехи!
Снова раздались чиханье и визг, заглушенные, очевидно, силой, и снова
вышли они на цыпочках из покоя, и опять насчитал я пятерых незнакомцев,
спускавшихся в погреб, и четверых, когда они возвращались назад. Поняв,
что только там и возможно разгадать эту тайну, я вооружился лазерным
пистолетом и на рассвете сошел в подвал; не нашедши там ничего, кроме
обугленных и покореженных железок, я спрятался в самом темном углу,
прикрывшись пучком соломы; так я сидел на страже, пока наконец около
полудня не раздался уже знакомый мне грохот и крики; вскоре дверь
распахнулась и четверо легарийцев втащили пятого, опутанного веревками.
На нем был старинного фасона кафтан - малиновый, с выпушным воротом, и
шляпа с плюмажем; сам же он был щекаст и имел преогромнейший нос, а губы
его, искривленные страхом, что-то без устали бормотали. Запершись на
засов, легарийцы по сигналу самого рослого из них сорвали с узника путы и
принялись немилосердно его охаживать куда ни попадя, крича наперебой:
- Вот тебе за прорицание счастья! Вот тебе за грядущее совершенство! А
это за лютики бытия! И за розовые цветочки! И за всесветные васильки! И за
братанье альтруистическое! И за романтику духа!
И уж били они его, и дубасили так, что быть бы ему забиту до смерти,
если б не высунул я из-под соломы лазерный ствол и тем присутствия своего
не выдал. Тут они отступились от жертвы, а я спросил, чего ради так
истязается незнакомец, который ни на разбойника, ни на голодранца
пригульного не похож, ибо по вороту выпушному и малиновости кафтанной
видно, что это как-никак особа ученая. Они поначалу смешались и тоскливо
поглядывали на оружие свое, оставленное у двери; когда же я грозно нацелил
на них пистоль, от умыслов своих отказались и, потолкав друг друга
локтями, упросили того, высокого, самого из них басовитого, ответить за
всех.
- Знай же, пришелец неведомый, - обратился он ко мне, - что пред тобою
здесь не садистики, не тиранисты или иные дегенераторы племени роботного;
и хоть место, какое являет сия темница, малопочтенно, то, что в нем
происходит, прекрасно и похвально во всех отношениях!
- Прекрасно и похвально! - не выдержал я. - Что ты мне, сударь,
рассказываешь, легариец негодный? Я же своими глазами видел, как вы,
накинувшись на оного малиновца вчетвером, насмерть его хотели забить! Аж
таки масло прыскало из ваших суставов от ударов тяжелых! И это вы смеете
называть прекрасным?
- Ежели Ваша Чужеземная Милость, - ответил мне бас, - будет все время
перебивать, то ничего не узнает, а потому нижайше прошу язык придержать
собачкой, а рот закрыть на замок, иначе я сказывать перестану. Знай, что
пред тобою первейшие физикусы, славные кибернеры, электристы, словом,
усердные и смышленые ученики мои, которым по уму нет равных во всей
Легарии; сам же я профессор обеих материй противоположного знака,
создатель всемогуторной воскресистики, Вендеттий Ульторик Аминиус, а сие
означает, что имя, фамилию, прозвище и прочее свое достоянье я отмщению
посвятил. Вместе с верными учениками окончу я жизнь, мстя за позор и
страдания легарийцев мерзистому сквернолюбу по имени, проклятому навеки,
Малапуций, он же Малапуциус Хавос, что ползает тут в кафтане малиновом;
ибо он непутево и гнусно огоремычил всех легарийцев - преднамеренно,
вконец и навеки, искошмарил их, замудрил, ухайдокал, скопытил, а сам, от
суровой спасаясь расплаты, укрылся в могильнике, хитромысленно полагая,
будто там ничья десница его уже не настигнет!
- Отнюдь, Ваша Неведомая Пресветлость! Я это все ненароком! Я нечаянно,
ибо все иначе должно было быть!.. - застонал, не поднимаясь с колен, носач
в малиновом платье.
Я слушал и смотрел, ничего не понимая, а бас продолжал свое:
- Вармоганций, любимчик ты мой, по лбу влепи горлопану губастому!
И верный его ученик немедля сие исполнил, аж гул пошел по подвалу. Я на
это:
- До окончательного выяснения - битье, а равно всякое иное
истязательство строжайше, под угрозой применения оружия, запрещаю, а ты,
профессор Ульторик Вендецкий, говори, что хотел сказать!
Профессор крякнул, поморщился и, наконец, промолвил:
- Чтобы понять, о чужеземный пришелец, что и как к великой беде привело
и почему мы вчетвером, от жизни мирской отрекшись, основали орден
воскресенцев-молотобойцев, дабы жизни своей остаток посвятить наслаждению
местью, надобно поведать тебе в немногих словах нашу историю от сотворения
мира...
- А нельзя ли с несколько более позднего времени? - спросил я,
опасаясь, как бы не занемела рука под тяжестью лазерного ствола.
- Никак невозможно, Ваша Чужеземность! Так что слушай, да
повнимательнее... В народе, ты знаешь, сказывают о каких-то бледнотиках,
которые роботный род в ретортах состряпали, однако просвещенным умам
известно, что все это ложь, несусветнейший миф... Ибо на самом деле в
Начале был только Мрак Темнющий, во Мраке же - Магнетичность, что атомы
раскручивала; вращаясь, ударялся атом об атом, и возник Пра-Ток, а с ним и
Первая Светлость... а после звезды зажглись, планеты остыли, и в их нутре
завелись Прамашиночки-крохотульки, а из них Прамашинки, а из них, от
дуновения Святой Статистики, Протомашины. Считать они еще не умели, только
и знали, что дважды два, а дальше - ни бе ни ме, но потом, благодаря
Естественной Эволюции, кое-как наловчились пятое через десятое, и
зародились из них Мультистаты и Омнистаты, а от тех родился Питекантробот,
а от него уже и праотец наш, Автоматус Сапиенс...
После были роботы пещерные, затем пастушеские, а когда они
расплодились, выросли государства. Древние роботы добывали животворное
электричество тяжким трудом, вручную, путем потирания. Каждый сеньор имел
дружину вассалов, а те - крепостных, и потирали все друг дружку
иерархически, от социальных низов до верхних слоев, по мере сил. И пришла
на смену ручному труду машина, когда Козлонн Симфилийский выдумал
потиралку, а Черпак из Парезии - еще и прутик для уловления молний. Так
началась батарейная эра, бедственная для тех, кто собственной недвижимости
аккумуляторной не имел и зависел целиком от небес: без батарей невозможно
было тучи грозовые доить, и в ведро ватт за ваттом приходилось собирать
подаянием. Тяжко тогда жилося, ибо, ежели кто переставал потирать себя
либо тучи выдаивать, бесславно гибнул от истощения тока. И объявился тогда
мудрила родом из пекла, комбинатор-интеллектуал-улучшатель, которому
смолоду - не иначе как из-за происков дьявола - никто башку не разгрохал
на мелкие части, и принялся оный толковать и втолковывать, что завещанные
от дедов параллельные способы электрического соединения никуда не годятся
и соединяться нужно по новым схемам его, то бишь шеренгою. Дескать, если в
шеренге один потрется, то вмиг зарядит всех прочих, даже и самых дальних,
и станет каждый робот изобиловать током вплоть до верхних пробок в носу. И
столь прельстительные рисовал он планы, и такой электрай обещал, что
прежние контуры, независимые и параллельные, отключили, а Хавосову
электротехнику внедрили в быт...
Тут профессор многократно ударился головою о стену, после чего,
повращав глазами, продолжал говорить, а я постиг, отчего это столько
неровностей на челе его, шишковатости просто необычайной.
- И вышло так, что каждый второй заваливался под стол, рассуждая: "Чего
это ради мне потираться? Пусть сосед потирается, то ж на то ж и выйдет". А
сосед то же самое, только наоборот, и напряжение упало настолько, что
пришлось понаставить на каждом шагу неусыпных смотрителей, а над ними
обер-смотрителей. И пришел тогда ученик Малапуция, Целезий Погрешник, и
учил, что надобно не себя, но ближнего своего потирать, а за ним Фафуций
Альтруциус с идеей бивальцев-страдальцев, а после него Шавкалий
Прижимистый, насаждавший курсы и клубы массажа, а вскорости новый теоретик
электрический объявился, Гаргазон Недомерик, - дескать, лучше бы тучи не
доить силою, но щекотать их слегка, по-хорошему, пока не дадут тока, а
следом Грохотоний из Лейдена, а потом Фистулюб Никакойский, восхвалявший
самотеры, именуемые еще натирателями или втирателями, а также Мордослав
Будеянин, который кроме битья проповедовал потирание чего ни попадя, хотя
бы и силой. Из-за такого несходства мнений произошли меж ними раздоры, из
раздоров - проклятья, из проклятий - кощунства, а из кощунств - побитие
Фареуса Пурдефлякса, цесаревича жестянцев; так разгорелась на Легарии
война между купритами из племени меднолюдов и империей хладнопрокатов, и
воевали они тридцать и восемь лет, а после еще двенадцать, ибо под конец
средь развалин нельзя уже было понять, чья взяла, и пришлось им сразиться
сначала. А виновник всех этих пожаров, погостов, повального безамперья,
деваттизации, крайнего падения жизненной мощности и прочих, как говорят в
народе, "малапакостей" - вот этот проклятый мерзатор, родом из
преисподней, со вредными идейками его!!!
- Намеренья имел я благие!! Клянусь, Ваша Лазерность! Ко всеобщему
счастью ум напрягал, во спасенье! - завизжал, на коленях стоя, Малапуций,
а носище его подрагивал.
Но профессор лишь долбанул его по лбу с размаху и продолжал:
- Случилось все это два и четверть столетья назад. Как ты, верно,
догадываешься, задолго до Великой Легарийской Войны и всеобщей разрухи
Малапуций Хавос, наплодив целую тучу трактатов, в коих лживые россказни
свои ядовито разбрызгивал, скончался, собою совершенно довольный, мало
того, восхищенный, ибо в завещании объявил, что надеется на титул
Окончательного Благодетеля Легарии. Так что, когда пришла пора посчитаться
за все, не с кем было уже тяжбу вести, некому выставлять счет, не с кого
было жесть полосами сдирать. Однако же я, Ваша Чужеземность, создав Теорию
Дублизации, до тех пор изучал Малапуциевы сочинения, пока не экстрагировал
из них его алгоритм; а алгоритм, введенный в машинку, именуемую Рекреатор
Атомариус, сиречь Атомный Восстановитель, изготовляет ex atomis oriundum -
gemellum [происходящего из атомов двойника (лат.)] какой угодно особы, в
данном же случае - Малапуция Хавоса. Именно это и делаем мы и ежевечерне в
оном подвале суд над Хавосом чиним, а, загнав его в гроб, наутро снова
мстим за народ наш, и будет так до скончания века!!!
Охваченный ужасом, я ему немедля так отвечал:
- Не иначе как вы, милостивые государи, вовсе лишились ума, ежели
полагаете, будто сей обыватель, сей дух из машины, коего вы, как я понял,
ежевечерне изготовляете из атомов холодной прокаткой, должен отвечать за
деяния - неважно какие - ученого, умершего бесповоротно три столетья
назад!
А профессор на это:
- Так кто же этот накарачник носатый, коль скоро он сам себя Малапуцием
Хавосом именует?.. Как тебя звать, плеяда гадюшная?
- Ма... Малапуций... Ха...вос, Ваша Беспощадность... - пролепетал
носатый.
- И все-таки он не тот же самый, - настаивал я.
- Как это - не тот же самый?
- Да ты ведь, почтенный профессор, сам мне сказал, что того уже нет в
живых!
- А мы его воскресили!
- Другого, двойнягу, дублиста; похожего, но не тождественного!
- Докажи, ваша милость!
- Не буду ничего доказывать, - отвечал я на это, - ибо в руках у меня
лазерный ствол, а сверх того я отлично знаю, почтенные ученые, что
дискуссия на эту тему таит немало опасностей, поскольку нетождественность
тождественного recreatio ex atomis individui modo algorytmico
[восстановления индивида из атомов по алгоритму (лат.)] есть знаменитый
Антиномический Парадокс, или Labyrintum Lemianum [лабиринт Лема (лат.)],
описанный в трудах сего филороба, именуемого также Advocatus Laboratoris
[адвокат лаборатории (лат.)]. А потому безо всяких дискуссий, но под
лазерным дулом немедля отпустите на волю этого носача и даже мыслить не
смейте о прежнем рецидивном тиранстве!!!
- Благодарю, Ваша Великодушность!! - закричал малиновокафтанник,
подымаясь с колен. - Вот здесь, - он похлопал себя по оттопыренному
карману, - лежат новые формулы и чертежи, при помощи коих уже безусловно и
безукоризненно можно раифицировать легарийцев; это - схема заднего
сопряженья, а отнюдь не сопряженья шеренгою, как случилось мне написать
три столетья назад из-за случайной ошибки в расчетах!! Немедля бегу
воплощать великое открытие в жизнь!!
И точно, он уже брался за ручку двери на глазах у нас всех, застывших
от удивления. Тогда отпустил я онемевшую длань и, отворотив взор, сказал
профессору:
- Снимаю возраженья свои - делай, сударь, что должно...
С тихим урчаньем все четверо вскочили, насели на Малапуция, связали его
и до тех пор им занимались, пока его на свете не стало.
Они же, переведя дух, кафтанчики на себе одернули, поправили
надорванные перевязи, холодно поклонились мне и вышли гуськом из подвала,
оставив меня одного с лазерной тяжелой пистолью в дрожащей руке,
переполняемого удивлением и меланхолией.