В этой главе химики, иногда серьезно, иногда не очень, рассказывают о многочисленных терминах, с которыми они встречаются в своей повседневной работе – от самых простых, знакомых даже младшим школьникам, до названий экзотических или даже еще не открытых органических соединений. Этимология – наука о происхождении слов – может скрывать в себе для химика много неожиданного, как можно видеть, например, из открывающего эту главу рассказа биохимика Айзека Азимова, более известного у нас в качестве автора научно-фантастических произведений. Конечно, многое из того, о чем пишет Азимов в рассказе «И вы можете говорить по-гэльски», рассчитано на читателя, никогда не изучавшего органическую химию. Для такого читателя «химический язык» настолько же непонятен, как и гэльский – редкий язык, принадлежащий кельтской семье индоевропейских языков (на нем говорит часть шотландцев и ирландцев).

Однако приведенные в этой главе сведения, несомненно, будут интересны и химикам. Например, вряд ли многие из них знают о том, откуда взялись такие термины как «метил» или «рибонуклеиновая кислота». Некоторые статьи, хотя и написаны как шуточные, касаются вполне серьезной проблемы изучения иностранных языков. В XIX веке невозможно было представить себе русского химика, не знающего немецкого языка. И не только потому, что многие известные и не очень известные химики проходили стажировку в Германии. Подавляющее большинство химических статей в те времена публиковались в немецких журналах, в которых печатались ученые многих стран, в том числе и из России. В немецких химических журналах XIX века можно найти статьи А.М.Зайцева и А.П.Бородина, В.В.Марковникова и Д.И.Менделеева, А.М.Бутлерова и Н.Н.Зинина...

В ХХ столетии немецкий язык постепенно утратил роль международного языка химиков, уступив место английскому, и теперь уже известные во всем мире немецкие справочники Гмелина по неорганической химии и Ландольта – Бернштейна по физической химии начали издавать на английском языке. Как правило, на английском языке публикуются статьи и в международных химических журналах (см. статью «Урок английского»).

В результате хорошее знание немецкого языка теперь скорее исключение, чем правило. Тем не менее, не только ученым, но и студентам, пишущим курсовые и дипломные работы по химии, часто приходится ссылаться на старые работы, написанные по-немецки. Иногда это можно сделать, почти не зная языка: прочитать рефераты нужной статьи на русском или английском языке, посмотреть приведенные в статье химические формулы и уравнения реакций, на худой конец, попросить знакомого перевести с немецкого несколько ключевых строк. Однако плохое знание иностранного языка может привести к ошибкам, порой довольно курьезным. О некоторых из них также рассказано в этой главе.

Заставить неискушенного человека поверить, что вы химик, нелегко. Когда мне предлагают определить, что за пятно на ткани из неизвестного материала, я ничего не могу сказать. Более того, понюхав пасту неизвестного состава, я не берусь определить, на что она годится. А название патентованного средства ничего мне не говорит о том, что в нем содержится.

Так что, как видите, я не проявляю способностей в химической практике, но зато на химическом языке говорю бегло.

Говорить на химическом языке не так трудно, как кажется. Вся загвоздка в том, что в XIX веке органическая химия была монополией немцев. А немцы вообще почему-то любят соединять слова вместе, тщательно маскируя стык между ними [1]. Именно такая судьба и постигла названия органических соединений, а потом почти без изменений их переняли другие языки.

Таким образом, вы легко можете столкнуться с вполне безобидным соединением, и вдруг выясняется, что его название – что-нибудь вроде пара-диметиламинобензальдегид.

Для простого человека этот набор букв не имеет смысла и даже вызывает раздражение. Но это несправедливо. Если взяться за дело энергично и прочитать это слово с начала до конца, то получится не так уж плохо. Попробуйте сказать его так: ПА-ра-ДИ-мет-ИЛ-а-МИ-но-БЕНЗ-аль-де-ГИД. Если произносить написанное заглавными буквами с ударением, то вы сможете проговорить это слово настолько быстро, что удивлению ваших друзей не будет конца.

Я познакомился с этим веществом впервые несколько лет назад. Его раствор в соляной кислоте химики используют как индикатор на вещество под названием «глюкозамин». Я подошел к шкафу с реактивами и спросил кого-то: «У нас есть пара-диметиламинобензальдегид?» И этот кто-то ответил: «А что, по-вашему, такое ПА-ра-ДИ-мет-ИЛ-а-МИ-но-БЕНЗ-аль-де-ГИД?», и запел это на мотив «Ирландской прачки». «Ирландская прачка» – это джиг с однообразным мотивом, который звучит примерно так: «ТАМ-ти-ТАМ-ти-ТАМ-ти-ТАМ-ти-ТАМ» и дальше так же монотонно.

Несколько недель меня преследовал этот барабанный ритм. ПА-ра-ДИ-мет-ИЛ-а-МИ-но-БЕНЗ-аль-де-ГИД-ПА-ра-ДИ-мет-ИЛ-а-МИ-но-БЕНЗ-аль – прочно засело у меня в голове. Однажды я сидел в какой-то приемной. Секретарша была привлекательной ирландкой, а я не спешил и терпеливо ждал, поглядывая на нее. Ее типично ирландская внешность пробудила во мне воспоминания об ирландской музыке и, сам того не замечая, я тихо пропел несколько раз «ПА-ра-ДИ-мет-ИЛ-а-МИ-но-БЕНЗ-аль-де-ГИД». Секретарша с восторгом захлопала в ладоши и воскликнула: «О, вы говорите на настоящем гэльском!» Мне оставалось только смущенно улыбнуться – по-гэльски я не знал ни единого слова. Но что же означает это слово, которое звучит так по-гэльски? Давайте разберемся. Может быть, и вы сможете объясняться на языке кельтов.

На юго-востоке Азии, на островах Ява и Суматра растет дерево, кора которого выделяет красно-коричневую смолу. Когда эта смола горит, она издает приятный запах. В средние века арабские торговцы проникли на берега Индийского океана и вывезли оттуда смолу с приятным запахом. Они называли ее яванским ладаном. По-арабски это звучало как «лубан джави».

Европейцы покупали эту смолу у арабских торговцев. Ее арабское название они воспринимали как набор бессмысленных звуков. Но первый слог «лу» напоминал определенный артикль в некоторых европейских языках – «lo» в итальянском или «le» и «la» во французском. Поэтому европейцы стали называть это вещество «лу банджави», а потом, отбросив «артикль», – «банджави». Позднее это слово претерпело различные искажения. Его произносили и как «бенджами», и как «бенджоин» и, наконец, примерно года с 1650 как «бензоин». Теперь это вещество называют бензойной смолой.

Около 1608 года из бензойной смолы выделили кислоту, которая в конце концов получила название бензойной. В 1834 году немецкий химик Митчерлих превратил бензойную кислоту в вещество, состоящее только из углерода и водорода и не содержащее кислорода. Митчерлих назвал его бензином (benzin), подчеркнув тем самым его происхождение. Но другой немецкий химик Либих вполне обоснованно возражал. Он утверждал, что суффикс «ин» (in) химики применяют для обозначения веществ, содержащих атом азота, а бензин Митчерлиха его не содержит. Он предложил заменить суффикс «ин» на «ол» – вещество растворялось в маслах лучше, чем в воде, а слово «Öl» по-немецки означает масло. Но это тоже было ничуть не лучше, потому что суффикс «ол» химики обычно используют в названиях совершенно других веществ. Однако в Германии слово привилось, и это вещество там называют бензолом. [2]

Молекула бензола состоит из шести атомов углерода, расположенных по вершинам правильного шестиугольника. К каждому из них присоединено по одному атому водорода. Запомнив истинное расположение атомов в молекуле бензола, его суммарную формулу можно записать как С₆Н₆.

Так на долгом и извилистом пути от Явы к молекуле бензола мы растеряли все буквы из названия острова. Но мы кое-что приобрели на этом пути: пара-диметиламинобензальдегид содержит сочетание «бенз», а мы теперь знаем, откуда оно взялось.

Много веков женщины красят брови и ресницы. В давние времена они пользовались для этого темной краской (обычно это были соединения сурьмы), растертой в очень тонкий порошок. Арабы так и называли эту косметическую краску – «тонко измельченным порошком», а по-арабски это звучит «ал-кул».

Арабы – величайшие алхимики раннего средневековья. Европейцы алхимию переняли у них вместе со всеми терминами. Арабы стали называть словом «ал-кул» любые порошки независимо от того, применялись они в косметике или нет, и европейцы поступили так же. Но они произносили и писали это слово на свой лад, и в конце концов арабское «ал-кул» превратилось в «алкоголь».

Алхимики не понимали, что представляют собой пары или газы. Они считали, что пар, в отличие от жидкости или твердого тела, нематериален и называли пар духом, или спиритом. Вещества, способные превращаться в пар даже при комнатной температуре, поражали их воображение. В средние века самым интересным из таких веществ было вино. Поэтому летучую часть вина алхимики называли винным духом, или винным спиртом.

Когда жидкость испаряется, то кажется, что она размельчается в ничто. Поэтому пар, как и тонко измельченный порошок, стали называть алкоголем, появилось выражение винный алкоголь. К XVII веку слово «алкоголь» стало обозначать только винные пары. В начале XIX века определили структуру винных паров. Оказалось, что их молекула содержит два атома углерода и один атом кислорода. К первому углеродному атому присоединено три атома водорода, а ко второму только два. С атомом кислорода связан один атом водорода.

Кислородно-водородную группу ОН называют гидроксильной (от латинских слов «гидрогениум» – водород и «оксигениум» – кислород). Химики открыли много веществ, в которых гидроксильная группа присоединена к атому углерода – так же, как в молекуле винного алкоголя. Все эти вещества получили общее название «алкоголи», или «спирты», но конечно, у каждого из них есть еще и свое название.

Винный алкоголь, кроме гидроксильной группы, содержит два атома углерода и пять атомов водорода. Подобная комбинация атомов существует также в веществе, которое впервые получили в 1540 году. Оно испарялось еще быстрее, чем алкоголь. Казалось, будто оно, исчезая на глазах, непреодолимо стремится на небеса. А вещество, из которого состоят небеса, Аристотель называл эфиром. Поэтому в 1730 году это легко испаряющееся вещество получило название «эфирного духа», «эфирного спирта». Позднее оно превратилось в более короткое слово «эфир».

Группа из двух атомов углерода и пяти атомов водорода, типичная для молекул эфира, естественно стала называться этильной [3], а винный алкоголь, содержащий ее, около 1850 года превратился в этиловый алкоголь, или этиловый спирт.

Если из молекулы этилового спирта СН₃СН₂ОН удалить два атома водорода, то образуется молекула СН₃СНО. Эту реакцию впервые осуществил Либих в 1835 году. Поскольку отщепление атомов водорода (водород по-латыни «гидрогениум») естественно называется процессом дегидрирования, то Либих получил дегидрированный алкоголь. По-латыни это звучало как «алкоголь дегидрогенатус». Но это слишком длинное название для такого простого соединения, и химики вскоре сократили его. Взяли первый слог от слова алкоголь и два слога из слова дегидрогенатус и получили название альдегид. Комбинацию атомов углерода, водорода и кислорода (СНО) стали называть альдегидной группой, а любое вещество, содержащее такую группу, – альдегидом. Например, если один из атомов водорода в молекуле бензола С₆Н₆ заменить на группу –СНО, то получится новое вещество С₆Н₅СНО – альдегид бензола или короче бензальдегид.

Теперь поговорим о древних египтянах. Богом-покровителем египетского города Фивы на Верхнем Ниле был Амон. При царствовании XVIII или XIX династии Фивы добились господства над всем Египтом, и Амон стал главным богом египтян. В честь его египтяне воздвигали храмы, один из которых на севере Африки был известен древним грекам, а позднее и римлянам. Римляне называли бога египтян Аммоном.

В пустыне всегда не хватает топлива. На севере Африки самым доступным топливом был верблюжий помет. Копоть от сгоревшего помета покрывала потолки и стены храма бога Аммона. Среди черной копоти поблескивали белые, похожие на соль кристаллы, о которых римляне говорили, что это соль Аммона. Сейчас мы называем это вещество хлоридом аммония.

В 1774 году английский химик Пристли обнаружил, что при нагревании соли Аммона выделяется едкий газ, а в 1782 году шведский химик Бергман предложил называть этот газ аммониаком. Тремя годами позже французский химик Бертолле определил его формулу. Молекула этого вещества состоит из атома азота и трех атомов водорода – так что ее формулу можно записать как NH₃. Со временем химики-органики открыли много веществ, в которых группа из атома азота и двух атомов водорода (NH₂) присоединяется к одному из углеродных атомов органической молекулы. Сходство группы NH₂ с аммиаком было очевидно и, чтобы подчеркнуть его, с 1860 года ее стали называть аминогруппой. Если мы теперь вернемся к бензальдегиду С₆Н₅СНО и представим себе, что в молекуле исходного бензола один атом водорода замещен аминогруппой, то получим вещество C₆Н₄(CHO)(NH₂) – аминобензальдегид.

Винный спирт иногда называют хлебным спиртом, потому что его можно получить при брожении зерна. Но существуют и другие алкоголи. Еще в 1661 году английский химик Р.Бойль заметил, что при нагревании древесины без доступа воздуха образуются пары, часть которых конденсируется в прозрачную жидкость, напоминающую винный спирт. Эта жидкость оказалась ядовитой и испарялась быстрее, чем винный спирт. Вещество получило название древесного спирта.

В те времена, чтобы название выглядело научным, нужно было перевести его на греческий или латынь. Вино по-гречески «мети», а дерево – «или». Из этих двух слов в 1835 году шведский химик Берцелиус образовал название древесного спирта – метиловый, которым до настоящего времени пользуются все химики.

Формулу этого вещества нашел в 1834 году французский химик Дюма. Метиловый спирт проще этилового, он содержит только один атом углерода, его формула будет СН₃ОН. Атом углерода с тремя атомами водорода (СН₃) стали называть метильной группой. В 1849 году французский химик Вюрц заместил один из двух водородных атомов аминогруппы на метильную группу и получил группу NHCH₃, которая, естественно, называется метиламиновой. Если оба атома водорода аминогруппы заменить на метильные группы, образуется диметиламиногруппа – (CH₃)₂N (приставка «ди» от греческого «дис» – дважды). Метильная группа присоединена к аминогруппе дважды.

Теперь мы можем вернуться к нашему аминобензальдегиду C₆H₄(CHO)(NH₂). Если аминогруппу заместить диметиламиногруппой, то формула примет такой вид – C₆H₄(CHO)[N(CH₃)₂] и называться это вещество будет диметиламинобензальдегид.

Молекула бензола – это правильный шестиугольник с атомами углерода на вершинах. К каждому атому углерода присоединен атом водорода. В нашем соединении один из атомов водорода замещен на альдегидную группу, а другой – на диметиламиногруппу. Но какие же именно из шести атомов водорода замещены?

Молекула бензола – шестиугольник совершенно симметричный. Поэтому для любых двух атомов водорода может быть только три комбинации. Во-первых два атома водорода могут располагаться рядом, во-вторых – через один и, наконец, – у двух противоположных атомов углерода. Если пронумеровать атомы углерода в шестиугольнике молекулы бензола от 1 до 6, то комбинации, о которых мы рассказали, можно обозначить как 1,2; 1,3 и 1,4 соответственно. На рисунке видно, что других комбинаций быть не может.

Орто-, мета- и пара-положения двух заместителей в бензольном кольце (атомы водорода у кольца не показаны).

Каждой комбинации химики дали название. Комбинация 1,2 называется «орто». «Орто» по-гречески означает правильный. Эта комбинация простейшая, а все, что просто – то правильно. «Мета» переводится с греческого как «средний» или «находящийся через одного». Это как раз подходит для комбинации 1,3. Мы замещаем первый атом водорода, второй оставляем нетронутым, и замещаем следующий после него. Приставка «пара» применяется для обозначения комбинации 1,4.

После введения этих обозначений название точно определяет соединение, и ошибки быть не может. Если мы говорим «пара-диметиламинобензальдегид», то это значит, что диметиламиногруппа и альдегидная группа находятся в положении 1,4 друг к другу, то есть располагаются напротив друг друга в бензольном кольце.

А теперь, когда вы уже легко говорите по-гэльски, как вы думаете, что означают слова:

α-D-глюкопиранозил-β-D-фруктофуранозид;

Δ₄-прегнендиол-17α,21-трион-3,11,20;

4-метил-5-β-оксиэтил-N-(2'-метил-4'-аминопиримидил-5'-метил)-тиазолийхлорид.

Если вы еще не совсем овладели гэльским, я помогу вам – это сахар, кортизон и витамин В₁.

Перевод А.Солодкина
«Химия и жизнь», 1966, № 9.

Химия зародилась как наука придворных экспериментаторов, которым царедворцы заказывали эффективную отраву для своих конкурентов. В общественном сознании она остается таковой по сей день.

Основа химии – периодическая система, предложенная действительным статским советником Д.И.Менделеевым. Она и носит некоторые черты Табели о рангах: там есть свои «благородия».

Так же, как моряк не плавает, а ходит, химик не синтезирует, а варит, после чего долго печатает на машинке [4] название этого варева. Названия бывают тривиальные (от фонаря) и систематические (от формулы).

Химикам не чуждо ничто человеческое. Так же, как у нас «сейчас» превращается в «щас», так и у них «гидроксил» плавно переходит в «-ол», «этиленовая связь» – в «-ен» и т.д. и т.п. В результате систематические названия бывают увешаны этими -олами и -енами, как новогодняя елка. Никто не верит, что читать название химического соединения – весьма увлекательное занятие, но это правда. Иногда так и тянет заглянуть вперед, чтобы узнать, чем же все это кончится. На протяжении талантливого химического названия возможны и острые сюжетные ходы, и неожиданные развязки. Особенно когда вслед за вполне понятными -4-ен-3,17-дионами стоит что-нибудь тривиальное-тривиальное (для автора, но не для вас).

Проведя какую-нибудь новую реакцию, химик может записать ее на свою фамилию. Поэтому химия – одна из лучших наук для увековечения своей памяти. Загляните в справочник по органическим реакциям – его можно смело отнести к рубрике «Персоналии» [5].

Если в химию вдохнуть жизнь – получится биохимия. В биохимии имена присваиваются уже не отдельным реакциям, а целым метаболическим путям (например, цикл Кребса), так как все то, что делали Зинин, Чичибабин или Кольбе, там с успехом выполняют неодушевленные белки, именуемые ферментами. Их названия, не похожие на имена и фамилии, формируются по такому принципу: описывается все, что они вытворяют с молекулой субстрата, и прибавляется суффикс «-аза». В житейском варианте это выглядит так: «стенагвоздьзабиваза» (тривиальное название – молоток).

«Химия и жизнь», 1991, № 3

Вам посчастливилось что-то изобрести или открыть. Как назвать свое детище? Без названия нельзя, вещь без имени влачит какое-то двусмысленное существование: она, вроде, есть и в то же время ее как бы и нет. Немецкий астроном Вильгельм Ольберс (1758 – 1840), выдвинув гипотезу о существовании в прошлом планеты между Марсом и Юпитером, не удосужился ее назвать, и эта планета почти 150 лет кочевала без имени по страницам академических книг. А вот когда в 1949 году советский астроном С.В.Орлов дал ей имя Фаэтон, ею всерьез заинтересовались, посчитали и оказалось, что такой планеты, по-видимому, не было и быть не могло.

Надежнее всего присвоить открытию свое имя, пока друзья или почитатели вашего таланта не использовали ваше имя в какой-нибудь менее удачной ситуации. Вряд ли известный русский геолог А.А.Иностранцев (1843 – 1919) восхитился бы видом страшенного ископаемого ящера, названного в его честь «иностранцевией»!

Иностранцевия (реконструкция)

Можно отразить в названии какое-нибудь качество вашего открытия, например, новизну. Открыли новый газ, называете его «неон» (от греческого «неос» – новый), а он это или не он – пусть разбираются другие! И действительно, через пять лет после открытия Рамзаем неона, Томсон и Астон в 1913 году высказали мысль, что он не совсем он, а смесь двух изотопов – неона и метанеона. [6] Если вы открыли новое вещество, можете указать на источник его получения. Например, из мяты (род Mentha) – ментол, из морковки (род Daucus) – даукарин и т.д. Однако при этом будьте внимательны! В 1915 году исследователи Хилл и Сиркар не отважились назвать калотропином спирт, выделенный из лекарственного индийского растения «Calotropis gigantea». [7]

Среди всем известных названий есть и такие, которые не укладываются в обычные схемы словотворчества. Вот перед нами сочетание букв, занимающее видное место в словаре современного научного языка: рибоза, рибонуклеиновая кислота, дезоксирибонуклеиновая кислота, рибосома, рибонуклеаза... Что за «рибо» такое? Энциклопедии, обычно охотно дающие этимологию, на этот раз дружно молчат. В ботаническом словаре вы найдете, что Ribes – родовое название смородины, но от него производить корень «рибо» столь же ошибочно, как от слова «рыба». Ближе всего к истине вы окажетесь, разыскав в итальянско-русском словаре слово «ribobolo» – выдумка, шутка. В 1881 году из арабоновой кислоты, ведущей свое название от гуммиарабика, Э.Фишер и О.Пилоти получили новую, изомерную арабоновой, кислоту и «изомеризовали» название, переставив буквы в слове «арабоновая». «Раабоновая» им не понравилась, и они заменили «аа» на «и». Получилась «рибоновая» кислота, из которой была получена рибоза. [8] Так и повелось: из рибозы – дезоксирибоза, а уж от них корень «рибо» перешел в РНК и ДНК, содержащие фрагменты этих сахаров в своих молекулах.

Еще более случайно название популярного снотворного средства веронала. Этот же Э.Фишер в содружестве с фон Мерингом в 1903 году обнаружил у 5,5-диэтилбарбитуровой кислоты сильное снотворное действие. Препаратом заинтересовались немецкие химические промышленники, и вот в Левенкузене-на-Рейне оба ученых вкупе с владельцем завода не один час пытались придумать какое-нибудь звучное название будущему лекарству. Наконец, фон Меринг не выдержал и заявил: «Господа! Я вынужден вас покинуть. Через полчаса отходит мой поезд на Верону!» «Веронал! Веронал!» – закричал тотчас Фишер. Название было принято, и оказалось настолько удачным, что существует по сей день, хотя для этого препарата в разное время было предложено еще 31 название (да для его натриевой соли семь!) [9]. Аналогу веронала – люминалу – еще более «повезло»: для него на потребителях было опробовано 89 названий [10]. Сущее мучение для историка фармакологии! Секрет успеха, по-моему, заключается не столько в звучности этих названий (хотя и это тоже не последнее дело), сколько в побочном, не всегда осознанном авторами смысле принятых слов. Ведь потребитель наверняка произведет название «веронал» не от Вероны, а от латинского (перешедшего в другие европейские языки) «verus» – истинный, верный. Кто же откажется от верного средства!

Иногда названия вводят в заблуждение. Алкалоид винерин не имеет никакого отношения к Норберту Винеру, так же как силикат пижонит – к пижонам. Всем известна царская водка – чрезвычайно едкая смесь соляной и азотной кислот. Ну, а как вы отнесетесь к «кислоте царицы»? Подумаете, что она только чуть-чуть уступает в крепости царской водке? Ничего подобного. Это очень слабая органическая кислота, названная так потому, что выделена из продуктов жизнедеятельности пчелиной матки (царицы). Хлорофилл не содержит ни единого атома хлора; роднит его с хлором только корень греческого слова «хлорос» – желто-зеленый.

Обычно ругают химиков за варварский язык, но и зоологи, оказывается, тоже не безгрешны. На с. 571 четвертого тома (часть I) «Жизни животных» (М,: Просвещение, 1971) мне понравилось такое название рыбного подсемейства – «лжекрючкорогоподобные» (Preudoblennilnae)!

Придумывая красивое название, вы обязательно должны прислушаться к его звучанию на других языках. Американец Пиллемер, назвавший выделенную им в 1954 году биологически активную фракцию крови «пропердином», вовсе не был хулиганом. Просто он хотел подчеркнуть разрушительную силу этого препарата, способного растворять некоторые виды бактерий и вирусов, и воспользовался для этого латинским глаголом perder – «губить», «уничтожать» [11]. Препарат оказался очень интересным, стал объектом многочисленных исследований, название прижилось. И теперь оно фигурирует в заголовках статей и книг, иногда в довольно забавном сочетании.

А вот еще один пример не из области химии: жители небольшого венесуэльского городка Зараза, расположенного примерно под 65° з.д. и 9° с.ш., наверное, и не подозревают о некотором неблагозвучии этого названия с точки зрения русского языка. Ведь испанское существительное «zaraza» – это вид ситца, а прилагательное «zarazo» – означает зреющий, созревающий (о плодах).

Помимо сиюминутного значения, смысл словосочетания имеет интересную особенность меняться во времени. Трудно себе представить, насколько некоторые научные термины изменили в русском языке свое значение за последние 200 лет. Так, в «Волфианской экспериментальной физике» – переводе, сделанном М.В.Ломоносовым в 1746 году, выражение «распущенный подонок» означало «растворенный осадок» [12].

Если название неблагозвучно – это еще полбеды. Хуже, когда оно превратно отражает свойства названного предмета; неправильно понятое, оно может стоить жизни потребителю. Все слышали о морских спасательных поясах. Но какой же это пояс, если его надо надевать подмышками? В конце XIX века у западного побережья Крыма столкнулись пароходы «Владимир» и «Колумбия». Пассажиры штурмовали ящики с надписью «спасательные пояса», опоясывались, прыгали за борт... и всплывали вверх ногами. Вот какую ответственность берет на себя автор названия!

Редко, очень редко, но все же иногда название бумерангом возвращается к незадачливому автору и больно бьет его за недомыслие. Не так давно известная английская компания «Роллс-Ройс» была чрезвычайно раздосадована тем, что ее новая модель с поэтическим названием «Silver mist» – «серебряный туман» – совершенно не пользуется спросом в ФРГ. Ларчик открывался просто: английское mist – «легкий туман», «дымка» – в немецком просторечии звучит как «навоз» (der Mist), а такая продукция, даже серебряная, потребителю не нужна!

Итак, название – дело очень серьезное. Изучайте иностранные языки! Оказавшись первооткрывателем, вы легко придумаете звучное, красивое название своему открытию с приятным смыслом на всех известных вам языках мира!

«Природа», 1972, № 11

Обычно новые научные термины входят в употребление с известным трудом: ученые не рискуют обращаться с языком так же вольно, как это позволяют себе некоторые писатели и поэты. Однако в англоязычной научной литературе новые термины прививаются сравнительно просто: здесь словесная смелость, если не сказать развязность, часто исходит от специалистов, для которых английский – не родной.

Целую серию оригинальных жаргонных терминов ввел в оборот один из выдающихся специалистов по магнитному резонансу А.Абрагам. (Заметим, что его родной язык – русский, сам он смолоду живет и работает во Франции, а научные статьи часто пишет и публикует на английском [13]). Некоторые из новых терминов Абрагама формируются по совершено фантастическому принципу. А именно: для нового явления выдумывается несуществующий первооткрыватель с английской фамилией, напоминающей (но с противоположным смыслом) фамилию подлинного открывателя прямо противоположного эффекта.

Скажем, американский ученый А.Оверхаузер известен как автор интересного эффекта усиления сигналов ядерного магнитного резонанса (Overhauser effect). Когда Абрагам наблюдал такой же эффект, но с изменением полярности сигнала (сигнал наоборот!), то назвал его Underhauser effect: ведь по-английски over – это «над», а under – «под». Интересно, что один из редакторов русских переводов до того поверил в этого Андерхаузера, что поставил его фамилию впереди имени Абрагама во всех ссылках на соответствующую публикацию, видимо, решив, что в оригинале она по ошибке опущена...

Не менее лихо поступил Абрагам, приписав эффект сдвига частоты сигнала электронного парамагнитного резонанса под влиянием ядер некоему Дэю (the day – день), имея, очевидно, в виду известный сдвиг Найта для частоты ядер под влиянием электронов. Абрагам, конечно, хорошо знал, что фамилия настоящего Найта (W.D.Knight) на самом деле происходит от слова «рыцарь», а не от слова «ночь» (night). Тем не менее «сдвиги Дея» на полном серьезе упоминаются во многих научных работах.

А один из эффектов магнитного резонанса, который тоже открыл Абрагам (вместе с У.Проктором), трудно было представить в качестве антагониста какому-нибудь другому эффекту, и ученый шутник назвал его просто «solid effect» – что-то вроде «эффекта твердости». Видимо, правильнее переводить «железный эффект», потому что в американском жаргоне слово solid употребляется также в смысле «хороший», «отличный».

...Ученые, для которых английский язык – родной, как будто не обижаются на Абрагама и нередко употребляют его термины, причем без кавычек. Но редакторы переводов могут не знать происхождения того или иного термина. В результате приходится порой сталкиваться с анекдотическим случаями, когда, скажем, «greenhouse effect» (то есть парниковый эффект) переводится как «эффект Гринхауза».[14]

Хорошо бы открыть еще какой-нибудь новый эффект и назвать его по-русски так, чтобы и английские редакторы поломали себе головы...

«Химия и жизнь», 1975, № 7

Издревле интеллектуальные мужчины старались увековечить дорогие им женские имена в названиях своих открытий. Первый взгляд при поисках подходящей глыбы для монумента первооткрыватели бросали на небо. В «Атласе звездного неба» Яна Гевелия (1690) можно видеть прекрасные изображения созвездий, названных в честь Андромеды и Кассиопеи.

Специально для материализации женских имен природа создала пояс астероидов. Первоначально поиск этих небесных тел был весьма трудным делом и имена им давались очень уважительные – в честь женщин-богинь. С помощью фотографии дело пошло гораздо быстрее – на небе появились Эльза, Мария, Ирен... Б.А.Воронцов-Вельяминов в «Очерках о Вселенной» пишет, что среди астероидов, открытых после 1900 года, многие названы в честь дочерей, жен и даже, может быть, тещ.

Микробиологам в этом отношении труднее, ибо кому же придет в голову увековечить имя любимой в названии новой болезнетворной бактерии... Впрочем, метеорологи преодолели этот психологический барьер и охотно наделяют женскими именами даже самые страшные ураганы... Можно подумать, что женскими именами эти грозные явления природы названы в отместку! Но не будем рассуждать о том, чего мы не знаем...

Три урагана на одной фотографии: (слева направо) "Катя", "Ирма" и "Хосе"

Иногда похвальное намерение прославить свою возлюбленную оборачивается печально для исследователя. Трагикомический случай, как рассказывают, произошел с известным немецким химиком Адольфом Байером (1835 – 1917), среди многих других синтезов осуществившим также полный синтез важного красителя – индиго. В 1862 – 1863 году Байер исследовал производные мочевины и одновременно был неравнодушен к некоей Барбаре. Открыв новую симпатичную кислоту, он решил совместить в ее названии оба любимых предмета – науку и женщину. На первое место он вынес слово «барбит» – от женского имени Барбара. Действуя далее как химик, Байер захотел показать в названии генетическое родство открытой им кислоты с мочевиной (лат. urina – моча; производные мочевины – уреиды) и приписал окончание – «уровая». На свете появилась барбитуровая кислота. Но Байер не заметил второго смысла придуманного им названия. Ведь получилось ни более, ни менее как «кислота из мочи Барбары». Такого хулиганства добропорядочная Барбара простить Байеру не могла: знакомство пришлось прекратить.

Трудно поручиться в полной достоверности этой истории, так как ее распространяли друзья Байера, а сам виновник предпочитал отмалчиваться. К тому же есть и другая версия. Говорят, барбитуровая кислота получила свое название в честь святой Барбары – покровительницы артиллерии и артиллеристов, с которыми Байер и его приятели якобы встретились в кабачке, где они праздновали открытие нового вещества.

Иногда первооткрывателями движут верноподданнические чувства. Пожалуй, наибольший урожай открытий собрала английская королева Виктория (1819 – 1901). В ее честь названы реки, озера, острова, пустыни, сорта гороха, капусты, земляники, один из астероидов. Но вот в химии королеве не повезло. Единственный химический элемент, носивший ее имя, открытый в 1898 году английским химиком Круксом (1832 – 1919) и названный им в 1899 году (по случаю юбилея королевы Великобритании) викторием [15], в 1906 году пришлось закрыть, так как он оказался известным с 1880 года гадолинием, названным в честь мужчины – финского химика Гадолина (1760 – 1852).

В заключение нам хочется напомнить нынешним исследователям, что число открытий растет по экспоненте, число публикаций – в той же зависимости, а женских имен, к сожалению, существует ограниченное количество и скоро насупит момент, когда все женские имена будут увековечены. Поэтому тем ученым, у которых есть любимая, мы советуем поторапливаться с открытиями. А тем, кто близок к открытию, но не решил еще вопроса о его названии, мы советуем не забывать французской пословицы «Cherchez la femme!»

«Природа», 1970, № 3

ВОКРУГ ПРОКЛЯТЫХ ФОРМУЛ
А.А.Шамшурин

Химики-органики, эти влюбленные в свое дело современные Кола Брюньоны, ежедневно синтезируют на химических кухнях всего мира сотни новых соединений, демонстрируя высший эстетический принцип – превращение. Среди этого множества новых соединений имеются не только полезные и важные химические продукты, но и, как говорят англичане, «трэнди тривиа», т.е. модные лабораторные безделушки. Однако независимо от того, каков будет ответ на пресловутый контрвопрос Вениамина Франклина: «Мадам, а какова польза от новорожденного?» – химик обязан решить две проблемы. Во-первых, он должен установить и изобразить на бумаге молекулярную структуру нового вещества, ибо он знает, что «вещество, не подведенное под химическую формулу, подобно неприрученному дикому животному» (М.Поляни); во-вторых, химик должен дать ему название. Помимо этого, надо еще позаботиться о приложении новорожденного соединения к практике, ну хотя бы подобрать к нему подходящую болезнь, которую бы оно излечивало...

Конечно, рядовому читателю нет дела до этих внутренних проблем химии, его удручает лишь недоступность для понимания многих сложнейших структурных формул органических соединений, не говоря уже об их научных названиях, которые порой ошарашивают и специалиста. Неудивительно поэтому, что редактор известного английского еженедельника получает злые и насмешливые письма читателей. Вот одно из них:

«Сэр, в номере за 30 мая меня поразил факт, что органические формулы можно рассматривать как новую форму китайской письменности. Так, формула I могла бы быть иероглифом, изображающим мальчика с духовым ружьем, а формулы II и III можно подписать: «Но злодей еще гоняется за ней» и т.д.

Уважающий Вас А.Е.Ф.Уэстман,

Онтарио, Канада»

Другой читатель, отчасти присоединяясь к предыдущему автору, в письме под ехидным заголовком: «Животное, растение или минерал?» пишет тому же редактору:

«Сэр, наблюдения доктора Уэстмана заслуживают похвалы. Я не знаю, чем являются нижеследующие формулы:

Но нет сомнений, что для них можно найти другие области применения, которые представляются не менее интересными.

Уважающий Вас Дж.Саласу,

Школа патологии Университета Нового Южного Уэльса,

Кенсингтон, Австралия [16].

Нельзя не согласиться с автором письма. При некотором воображении в этих формулах легко усмотреть и «барашков», и «лягушку», и других существ.

Допустим, химики оправданы. Но что же делать несведущему читателю? Рискнем поставить еще один вопрос: а может быть, эти проклятые формулы и понимать не надо? Или, точнее, их стоит знать только тем, для кого они имеют какое-нибудь значение? Аспирин действует и помогает, хотя большинство людей не знает его структурной формулы... Мы пользуемся автомобилем, радиоприемником, телевизором и другими чудесами техники, хотя многие из нас так и не понимают, как они устроены и работают... Ну, так и бог с ней, с формулой!

Помимо формул, нарекания читателей вызывают трудные названия синтетических соединений, среди которых немало и лекарственных препаратов. «Журнал королевского колледжа терапевтов» предложил обратиться к специалистам по составлению имен для скаковых лошадей (такие специалисты в Англии есть) и попросить их дать лекарствам простые и ясные названия. Если это предложение осуществится, то у всех английских лекарств, по-видимому, будут «лошадиные фамилии»...

Написав структурную формулу нового вещества, химик ломает голову, как его назвать в терминах рациональной научной номенклатуры. И это бывает не легче сделать, чем получить само соединение. Он обращается к правилам международной химической номенклатуры, которая иногда приводит его к непонятному набору цифр и слов, попросту говоря, к абракадабре.

Известный журнал «Ангевандте хеми» предлагает читателям «Denksportaufgabe», т.е. спортивную задачу для ума, которая сводится к тому, чтобы изобразить структурную формулу соединения с химическим названием: 4,6,10,11,15,17,21,22,23,24,25,26,27,28-тетрадекаметилпентацикло-[16,2,2,1^3,7,2^9,12,1^14,18]-октакоза-3,5,7,9,11,14,16,18,20,22,23,26-додекаен [17].

В случае неуспеха журнал отсылает за решением к оригинальной публикации [18]. Чтобы написать заданную структуру, надо «попотеть» даже весьма искушенному в номенклатурных вопросах химику.

Разумеется, в наш век сокращений для химических веществ широкого пользования (медикаменты, пестициды, полимеры и т.д.) даются краткие тривиальные и фирменные наименования, иногда в аббревиатуре (ДДТ, 2,4-ДУ и т.п.). Всем им – «несть числа». Иногда же, в случае получения оригинальных молекулярных структур, воображение у химиков разыгрывается и в литературе появляются экзотические названия вроде таких: «верден», «конгрессан», «твистан», даже «твистан-бренди» и др.

«Природа», 1970, № 12 (все примечания автора статьи).

Несколько лет назад в «Книгу рекордов Гиннеса» было занесено «самое длинное научное наименование» – им оказалось название ДНК, выделенной из митохондрии человека и состоящей и 16569 пар нуклеотидов. Полное имя этого соединения, составленное по всем правилам химической номенклатуры, содержит около 207 тысяч букв!

Правда, тут есть некоторая натяжка: это необъятное наименование, можно сказать, вычислено теоретически. Никому, конечно, не приходило в голову ни записать его в полном виде, ни тем более напечатать; исследователи, расшифровавшие структуру этой ДНК, опубликовали, как обычно, лишь ее блочную схему – последовательность нуклеотидов, обозначенных первыми буквами их названий (А, Ц, Т и Г).

Самое же длинное из химических наименований, действительно опубликованных в химической литературе и внесенных в указатель «Chemical Abstract», насчитывает 1578 букв и знаков.

А теперь представьте себе, что это соединение окажется почему-нибудь особо интересным в теоретическом отношении и станет предметом оживленной научной дискуссии – ведь никакого регламента не хватит, чтобы хоть раз-другой произнести с трибуны его название! А если, скажем, у него обнаружатся какие-нибудь целебные свойства, – попробуйте-ка осведомиться в аптеке, не поступало ли оно в продажу...

Выход из положения химики нашли уже давно: вместо того, чтобы называть сложные соединения по имени, отчеству и фамилии, им присваивают короткие и удобопроизносимые прозвища. Такие химические прозвища, обычно в той или иной мере отражающие форму молекулы, в последние два-три десятилетия все больше входят в моду. Наделенных ими химических структур существует уже множество. Среди них – квадратная кислота (squaric acid – структура 1 на рисунке), твистан (не от названия танца, а от английского глагола twist – скручивать, поворачивать – 2) и бетвинанен (3, от англ. between – между); баскетан (4, от англ. basket – корзина), фенестран (5, от лат. fenestra – окно) и выбитое окно (6, от англ. broken window); снаутен (7, от англ. snout – рыло, морда), лепидоптерен (8, от лат. Lepidoptera – чешуекрылые) и фелицен (9, от лат. felis – кошка).

Особую группу составляют структуры не существующие, а предложенные в виде шутки, что не мешает химикам всерьез обсуждать возможные свойства таких соединений. Таковы, например, гельветан (10, от латинского названия Швейцарии – Helvetia) или израэлан (11). Впрочем, некоторые из таких придуманных структур впоследствии обрели плоть и кровь: например, гипотетический углеводород с алмазной кристаллической решеткой, изображенный в качестве эмблемы XIX конгресса ИЮПАК в 1963 г., несколько лет спустя был действительно синтезирован и получил название конгрессан (12).

В некоторых случаях авторы новых структур и не пытаются подыскать название, которое отражало бы их форму, а обращаются к совсем уж посторонним источникам вдохновения. Группа химиков из американского города Сиракузы, синтезировавшая целое семейство новых антибиотиков, дала им названия по именам персонажей оперы Пуччини «Богема»; так появились на свет богемовая кислота и ее производные – мимимицин, рудольфомицин, марселломицин, и мюзеттамицин  [19]. А иногда поступают еще проще. Одна из структур, по-видимому, не вызвавшая у авторов решительно никаких ассоциаций, получила название джордж (13), а полученный вскоре ее димер, не долго думая, окрестили биджорджем (14).

Программка оперы «Богема» в постановке Большого театра [20]

Мода на химические прозвища уже имеет и своих историографов – в США на эту тему вышла книга, написанная профессорами двух солидных университетов (A.Nickon, E.F.Silversmith. Organic Chemistry – The Name Game. Modern Coined Terms and Their Origin. N.Y., Pergamon Books, 1987). К ней мы и адресуем желающих подробнее познакомиться с этой любопытной областью химической номенклатуры.

«Химия и жизнь», 1988, № 10 (по материалам журнала «Chemistry International», 1987, т. 9, № 6).

У рассказанной А.Дмитриевым забавной истории есть не менее забавное продолжение. Сотрудник химического факультета одного из университетов штата Нью-Йорк Деннис Райан рассказал о том, что случилось бы, если бы герой детской песенки Старик Мак-Дональд оставил свою ферму с массой всякой живности и занялся органической химией, например, синтезом спиртов, содержащих помимо гидроксильной две двойные и две тройные связи. Тривиальные названия этих соединений (они по правилам химической номенклатуры, а также в соответствии с припевом песенки должны заканчиваться на «-ен-ин-ен-ин-ол») и их структурные формулы живо напоминали бы прежние привязанности Мак-Дональда. Родоначальника нового класса соединений следовало бы назвать олдмакдениненинолом (формула 16), далее следовали бы коровениненинол (17), индюкениненинол (18), гусениненинол (19), серпентениненинол (20), жирафениненинол (21) и уткениненинол (22). Как видно из структурных формул, свойства этих соединений зависят от их стереохимии, то есть от расположения в пространстве некоторых групп. Примером может служить фиксированное определенным образом положение гидроксильной группы у циклопропанового кольца (химики называют его экзо-положением) в соединении (18). Кстати, Д.Райан приводит и его систематическое название, составленное по всем правилам химической номенклатуры: 2-(3,3-диэтинил-2,4-дивинил-6,6-диизобутилциклогептил)циклопропанол. Читателям предлагается самим дать полные систематические названия остальных соединений. В случае затруднений они могут обратиться к оригинальной статье (Journal of Chemical Education, 1997, №7).

Солидный теоретический журнал Physical Review недавно напечатал статью, обратившую на себя особое внимание. Главной приметой стал список авторов: статья была подписана 104 сотрудниками 19 университетов! На этом фоне соседнее произведение 75 авторов из 18 университетов казалось заурядным. Тогда редакция бросила клич: «Кто больше?» И выяснилось, что в японском медицинском журнале «Кансенсёгаку Дзасси» была напечатана статья, сочиненная в 20 научных учреждениях 193 авторами.

Казалось бы, всё, рекорд поставлен. Но эстафету подхватил читатель американского научного еженедельника Science. Он сообщил, что в журнале Plasma Physics and Controlled Fusion видел сообщение о работе на ускорителе типа «Токамак», написанное 246 исследователями. Тот же коллектив, позвав на помощь коллег, напечатал в трудах конференции по физике плазмы доклад, подписанный 257 авторами.

А тем временем шли поиски других крайностей. Поскольку менее одного автора у статей не бывает (анонимные ведь можно не рассматривать), то внимание устремилось на заголовки. Дотошный английский инженер Майкл Коллинз обнаружил статью, название которой было такое: «!» И – всё. Подобную лаконичность, пожалуй, уже не превзойти.

Длиннейший же заголовок содержал 45 слов. Самым длинным словом (в нем 30 букв!) в названии было то, что в переводе на русский требует трех: «Десульфуризация отходящего газа». Разумеется, текст был немецким; этот язык славится способностью склеивать в единое слово целые фразы, над чем еще Марк Твен любил потешаться.

Кратчайшим среди авторских резюме, завершающих статью, было отрицание «нет». Естественно, в ее заголовке был вопрос.

Самая же длинная формула заняла 16 страниц типографского текста.

«Химия и жизнь», 1990, № 3

В химии номенклатурой называют систему правил, пользуясь которыми, каждому веществу можно дать «имя» и, наоборот, зная «имя» вещества, записать его химическую формулу.

Разработать единую, однозначную, простую и удобную номенклатуру – дело совсем нелегкое: достаточно сказать, что химики занимались этим во все времена, но и сегодня среди них нет на этот счет полного единства.

С разработкой номенклатуры связаны и анекдотические истории. Например, в 1870 году комиссия по химической номенклатуре Русского физико-химического общества обсуждала предложение одного химика называть соединения по тому же принципу, по какому в русском языке строятся имена, отчества и фамилии. Например, Калий Хлорович (KCl), Калий Хлорович Кислов (KClO₃), Хлор Водородович (HCl), Водород Кислородович (Н₂O). После долгих прений комиссия постановила: отложить обсуждение этого вопроса до января, не указав при этом, – какого года. С тех пор комиссия к этому вопросу больше не возвращалась.

«Химия и жизнь», 1969, № 4

Судьба была к нему несправедлива. Его коллеги-современники, может быть, более целеустремленные, чем он, может быть, более удачливые, но никак не более талантливые, постепенно обзаводились почетными прилагательными к своему имени – великий Берцелиус, знаменитый Либих, блестящий Дюма... А Демзельбен так и остался Демзельбеном. Память о нем изгладилась с исчезновением его публикаций со страниц химических журналов, все значительные его открытия как-то сами собой рассосались по научному багажу современных ему ученых. В курсах истории химии он не упоминается. И только студенты-третьекурсники, дотошно роющиеся в первоисточниках, нет-нет да и сошлются в своих курсовых работах на сочинение Демзельбена... Спасибо им за это!

Мне ничего не известно из житейской биографии Демзельбена; в либиховских «Annalen der Chemie», где на протяжении 48 лет (с 1833 по 1871 год) печатались работы этого автора, не было некролога. Возможно, такое игнорирование Демзельбена обществом связано с его человеческими качествами. Демзельбен, по-видимому, был отчаянный нелюдим. Ни один из его современников не может похвастаться знакомством или перепиской с ним. Очевидно, он принципиально отвергал и ученые сборища.

Демзельбен всегда публиковался один, без соавторов. Он был наказан за индивидуализм. Несмотря на всю свою продуктивность и глубину ученого, он не создал своей школы.

Однако было бы неправильно представлять себе Демзельбена тишайшим человеком, которого оттеснили от славы его более бойкие коллеги. Против такого представления говорит характерная черточка его публикаций – отсутствие инициалов. На столь явное утверждение своей уникальности не решались даже самые выдающиеся химики [21].

Чем же отмечен путь Демзельбена в науке? Здесь от предположений я перехожу на твердую почву фактов. Уже в ранних работах Демзельбен проявил свои характерные черты исследователя – наблюдательность, оперативность и исключительное чутье на новые веяния в химии. Едва известный немецкий химик Митчерлих начинает в 1834 году свои исследования по нитрованию бензола, Демзельбен чуть ли не в том же месяце подхватывает их, проводит ряд превращений только что открытого Митчерлихом нитробензола и заодно открывает сульфобензойную кислоту («Анналы» [22], т. 12, с. 314). Публикации Митчерлиха и Демзельбена появляются в одной и той же книге «Анналов», но Демзельбен чуть-чуть опаздывает, и вся слава достается Митчерлиху. В 1835 году у корифеев Дюма и Пелиго, развернувших исследования природных органических соединений, он отбирает лакомый кусочек – терпингидрат («Анналы», т. 14, с. 75), известный ныне всем, кто покашлял хотя бы неделю.

Как-то само собой повелось приписывать Либиху основополагающие работы по цианистому калию и синильной кислоте. Однако не Либих, а Демзельбен предложил цианистый калий употреблять в химическом анализе («Анналы», т. 41, с. 285). Он же впервые указал на цианистый калий как на восстановитель. Десятилетия исступленной работы в одиночку, видимо, сильно подорвали здоровье Демзельбена. В шестидесятых эта фамилия все реже и реже появляется на страницах «Анналов». С 1872 года имя Демзельбена исчезает навсегда.

* * *

Увы! Как ни заманчиво открыть непризнанного гения, это – шутка: Демзельбена не существовало. По-немецки «von Demselben» значит «того же самого». Когда в «Анналах» подряд шло несколько статей одного автора, его фамилия печаталась только в первой, а далее указывалось: «von Demselben». В 70-х годах XIX века форма заголовков в «Анналах» изменилась. Демзельбен исчез. Но случается, что студенты, впервые сталкивающиеся с обработкой литературных данных, включают Демзельбена в список авторов. У Демзельбена есть латинский двойник Идем (Idem), употребляющийся в научной литературе при многократном цитировании одного автора.

Научная литература иногда и по-другому подшучивает над поверхностным знанием языков. Знаток английского языка А.Л.Пумпянский [23] рассказывал мне о таинственном химике Хауэвере (However), который, в отличие от Демзельбена, всегда публиковался в компании с кем-нибудь, но обязательно ставил свою фамилию на первое место. Тут все дело в распространенной в английской научной литературе конструкции: «Однако такие-то (скажем, Смит и Браун) показали, что...» («However, Smith and Brown showed that...»). Случается, что первое слово принимают за фамилию.

Иногда встречаешь список литературы, в котором почти все французы – Мишели, во всяком случае инициалы их начинаются с буквы М. Оказывается, во французских химических журналах до сих пор принято писать: (статья) господина такого-то (к примеру, Ф.Дебрэ). Это выглядит как «par M. F. Debre», и вот F.Debre перекочевывает в список литературы в виде M.F.Debre. Будем надеяться, что в трудах уважаемого Читателя «демзельбенов» и «мишелей» нет.

«Природа», 1972, № 2

Вся эта история началась с того, что я, просматривая в библиотеке текущую периодику, наткнулся на только что вышедший перевод солидной монографии «Электролиты аккумуляторов: теория и практика».

Сюрприз ожидал меня уже во введении, где известный ученый профессор Боркрис, формулируя актуальные проблемы современной электрохимии, несколько раз подчеркнул важность исследования эффектов координационной деформации комплексов.

У меня захватило дух. Дело в том, что я только что закончил проверку сложного эксперимента, в котором не без некоторого даже изящества доказал, что именно координационная деформация комплекса при адсорбции определяет электрокаталитический эффект.

Черт побери, у меня же готовый материал для шикарной статьи в тот самый «Physicochimica Acta», где регулярно печатается сам Боркрис!

В этот день я возвращался домой, пребывая в эйфории, на которую не повлияла даже сорокаминутная поездка в рейсовом «скотовозе». Выбравшись из автобуса, я уже представлял, как покраснеет лысина у шефа, когда в лабораторию царственно вплывет секретарша директора и объявит – мне:

– Александр Анатольевич! Вам письмо из Оксфорда, из редакции журнала «Physicochimica Acta»!

Однако, войдя в подъезд и увидев хорошо знакомую корявую надпись «BEATLES», нацарапанную на двери лифта, я вдруг осознал, что статью придется переводить на английский... Моих же познаний в английском хватало лишь на чтение оглавлений журналов. Впрочем, я могу с грехом пополам разобрать, о чем говорится в заинтересовавшей меня статье (не претендуя, правда, на точность). А уж к герундиям, перфектам и прочим «пэссив войсам» у меня стойкий иммунитет еще со школы.

И тогда я вспомнил о Бобе. Мой одноклассник Боб буквально помешан на английском и еще студентом, на филфаке, знал его лучше иных преподавателей, чем и заслужил кличку «Эсквайр».

...Статья была закончена через неделю. Назвал я ее просто и понятно: «Исследование координационной деформации при специфической адсорбции различных комплексов, вводимых в электролит аккумулятора». Договориться с Бобом было делом пятнадцати минут, и я был убежден, что мои канцелярские обороты не поставят Эсквайра в тупик.

Я не ошибся.

– Так... «Исследование координационной деформации». Все ясно. Насколько я знаю, ты занимаешься научными исследованиями? Значит, Research... Кстати, а не носит ли это исследование характера анализа?

– В какой-то мере. А что?

– Тогда это будет Analysis или Examination.

– Нет, Analysis, насколько я помню, используется при аналитических работах, а я решаю эту проблему разными методами.

– Ага, значит, исследование конкретной проблемы – это будет Study. Или Investigation – как лучше?

– Кажется, именно это я встречал в литературе.

– Отлично. Значит, «Investigation of». Да, ты говоришь, разными методами? Значит, это у тебя крупное и основательное исследование?

– Ну, в общем, да, – не без гордости ответил я. – Но давай не отвлекаться на детали.

– Да нет, от этого зависит, какой предлог мы поставим: для одностороннего рассмотрения вопроса будет «Investigation of», если же всестороннее исследование, то «Investigation on». Это примерно соответствует нашему «Исследование на тему о...».

– В таком случае пусть будет «on».

– Отлично. Идем дальше. «Координационная деформация»... Это деформация «какая» или «чего»?

– ?!

– Я имею в виду, деформируется координация комплексов при этой адсорбции или комплексы координационно деформируются?

– В общем-то, это одно и то же. Но грамотней, пожалуй, звучит, когда «деформируется координация».

– Тогда «deformation of coordination». Да, тут еще вот что. Деформируется вся координация в целом или как-нибудь односторонне?

– В общем, я и сам точно не знаю. А разве это важно?

– Конечно! Если не меняются существенно форма и размеры этой самой твоей координации, то будет не deformation, а distortion, что ближе к нашему «искажение».

– Ну, вероятнее всего, координация деформируется, как бы сплющиваясь и растягиваясь... – неуверенно начал я.

– О! Значит, деформация поперечная! Тогда это будет warp.

– А если продольная?

– Тогда buckle.

Я вытер пот со лба.

– А какая еще есть? – с нехорошим предчувствием спросил я.

– Есть еще деформация с напряжением – strain, или с изгибом, по дуге, тогда это будет hog.

– Ну уж нет! Кажется, hog – это «еж»? – я вспомнил школьные стишки на уроках английского языка.

– Молодец! Только еж – это hedge-hog, а hog – это боров.

– Тем более! Знаешь что? Давай-ка оставим просто «deformation». Как-то оно ближе к нашему «деформация».

– Ну, хорошо. Итак, идем далее: «при специфической адсорбции»... А в каком смысле специфической?

– Что, и здесь это важно?! Просто ионы определенного вида из раствора определенным образом...

– Ага, понял. Это будет «preferential adsorption». А «при адсорбции» – это в момент прохождения адсорбции или сразу после нее как результат?

– ?!

Я почувствовал, что привлекательность моей работы тает на глазах.

– В момент – это будет «during», сразу после – это «upon». Впрочем, даже мне понятно, что деформация наблюдается сразу после того, как эти твои комплексы адсорбируются. Итак, имеем: «Investigation on deformation of coordination upon preferential adsorption...»

– Что-то больше смахивает на польский, чем на английский, – сплошное шипение! Ну, давай же дальше, – сказал я в надежде, что потом пойдет легче. Святая наивность!

– Поехали, – сказал бодро Боб. – «Различных комплексов»... – Он на секунду задумался.

– Ну да, самых различных! Надеюсь, здесь все однозначно? – не выдержал я, опасаясь новых вопросов.

– Как сказать! Если подразумевается, что комплексы различаются между собой, и это надо подчеркнуть, тогда «different complexes»...

– А что же еще может подразумеваться? – Я почувствовал себя д'Артаньяном, которому Арамис зачитывает главу из своей диссертации.

– А то, что комплексы могут быть «разнообразные» – diverse, или просто различные – тогда «various».

– Хорошо, пусть будет «different»; они, естественно, различаются. Ну, что там еще? «Вводимых в электролит»? Безразлично как вводимых: сверху, снизу, порознь или всех вместе!! Просто добавили, и все!!!

– Хорошо, хорошо... Added to... А в какой электролит?

– Тебя же это не касается!!! Электролит, и все!!! Уж это я знаю точно – «electrolyte», без вариантов!

– Правильно, не сердись. Но если определенный какой-то электролит, то «the electrolyte», если один из электролитов, которые могут использоваться, то «an electrolyte», если любой – то просто «electrolyte», без артикля...

Я все проклял.

– Определенный электролит! Совершенно определенного аккумулятора! Надеюсь, устройство аккумулятора тебе объяснять не нужно?!

– Нет-нет, конечно. Только скажи, пожалуйста, ты статью будешь посылать в английский или в американский журнал?

– А что от этого зависит? И в английских, и в американских, да и во многих других журналах печатают статьи просто на английском языке – я это твердо знаю!

– Все это действительно так. Только англичане называют аккумулятор «accumulator» или «cell», а американцы – «battery» или даже «storage battery». Да и написание некоторых слов неодинаково, например, «поведение» у англичан – behaviour, а у американцев – behavior.

Когда стрелки часов подошли к полудню, содержание статьи казалось мне пустяковым, доказательства – искусственными, а выводы – шаткими. Я уже собирался предложить Бобу бросить всю эту чепуху, но, взглянув в его лицо, осекся. Было ясно, что моим приятелем овладело Вдохновение, мешать ему сейчас было бы верхом бестактности.

В общем, разошлись мы далеко за полночь. Я был выжат и обессилен борьбой вокруг каждого слова и просто счастлив, что этот ад наконец закончился. За вечер я получил еще массу полезных сведений из области английской лексики. Чего стоит одно только словечко «rocky», означающее: 1) качающийся, колеблющийся; 2) твердый, неколебимый. Фантастика!

После этого, отправив перевод редактору «Physicochimica Acta», я, разглядывая в библиотеке до боли знакомые и родные обложки «Электрохимии», «Журнала физической химии» и других наших академических «химий», поклялся больше не выпендриваться и писать на родном языке.

А ровно через два месяца пришло письмо из Оксфорда. На фирменном бланке редакции я с замиранием прочел свой адрес и вежливое: «Dear Sir!»

Через час, сидя с Бобом за чашкой чая, я с ужасом выслушал его довольный басок:

«Уважаемый сэр!

Рад вас информировать о том, что ваша статья «Исследование координационной деформации...» безусловно принята в печать в нашем журнале. Ни один из трех рецензентов не имел замечаний по сути работы. Учитывая глубину охвата актуальной темы, затронутой в вашей статье, а также ваш безупречный английский, прошу вас любезно сообщить мне о возможности предоставления вами в ближайшее время в наш журнал обзорной статьи по данной тематике ориентировочным объемом около пятидесяти страниц.

Искренне ваш Главный редактор профессор Амстронг».

«Химия и жизнь», 1991, № 7

Стремительные темпы промышленного развития Японии в послевоенные годы привели к быстрому увеличению числа японских химических журналов и статей в них. И если раньше эти статьи печатались преимущественно на английском языке, то в последние десятилетия просматривается явная тенденция перехода на японский язык.

Химики, не знающие японского и вынужденные по роду своей работы знакомиться с литературой на японском языке, обнаруживают в них настоящий языковой Вавилон. Так, на протяжении всего одного предложения в статье из японского химического журнала могут чередоваться друг с другом в кажущемся беспорядке восемь(!) типов письма: китайские иероглифы – в китайской форме или в упрощенных японских модификациях, знаки слоговых азбук – хирaганы и катaканы, специальные значки, модифицирующие чтение слоговых знаков – аналоги диакритических значков во многих европейских языках, отдельные слова, написанные латиницей (в основном – фамилии и названия иностранных журналов), химические и математические формулы с использованием латинских и греческих букв, а также арабские и римские цифры.

Про иероглифы много говорить не будем – реально их используется несколько тысяч, можно только сочувствовать китайским и японским школьникам (а также всем, кто набирает такой текст на компьютере – представляете?). Например, нетрудно запомнить сравнительно простой иероглиф, обозначающий женщину. Несколько труднее выучить (зато легко сообразить), что этот же иероглиф, повторенный трижды (этот прием используется для усиления первоначального содержания), означает «лукавство», «обманчивость». Но совсем непросто понять, почему трижды повторенный прямоугольник с горизонтальной поперечной чертой (стилизованное изображение солнца, означающего также «день» и «яркость») в сочетании еще с одним иероглифом означает «кристалл», «кристаллический» (а ведь это то, что ярко сверкает)!

В отличие от китайцев, которые используют только иероглифы, японцы пользуются и слоговыми азбуками. Знаки хираганы ведут свое происхождение от китайских иероглифов, однако, в отличие от иероглифов, число их невелико – 46 (в старой орфографии – 48), и они значительно проще по написанию; хираганой пишут окончания слов, суффиксы и служебные слова. Катакана используется в основном для передачи слов, заимствованных из европейских языков, включая значительную часть научно-технической лексики. С ее помощью в японской химической литературе записываются и систематические названия химических соединений (например, уже знакомый читателю пара-диметиламинобензальдегид), а также многие научные термины, например, энтропия. (Однако сама «термодинамика» обозначается иероглифами «теплота-работа-наука».)

Если же надо назвать вещество, известное с глубокой древности (например, серу, железо, золото, уголь, уксусную кислоту), то для него будет использован специальный иероглиф – таким же иероглифом пользуются и китайцы, только называют они его иначе. Интересно, что одно и то же вещество может быть записано по-разному; например, автор в статье может записать «четыреххлористый титан» катаканой, а в названии статьи для TiCl₄ использовать иероглифы «четыре» и «соляной элемент» (т.е. хлор).

Но даже если вы выучите все знаки катаканы и хираганы и сможете прочитать на японском название вещества, это вовсе не значит, что вы сразу поймете, о чем идет речь. Дело в том, что катакана – недостаточно совершенное средство для передачи на японском звуков иностранных языков. Например, в японском нет звука «л», и японцы его не произносят. Если же этот звук встречается в иноязычном слове, его обычно заменяют звуком «р»; например, «Рондон» – это Лондон, а «Осуторария» – это Австралия (это слово пришло в японский язык из английского, в котором оно произносится примерно как «Острэйлиа»). Если в японской фонетике нет других нужных согласных звуков, то в транскрипции появляются близкие по звучанию согласные (или вдруг – совершенно неожиданный гласный). Так не концевой звук «в» могут заменить слогом «су».

Но и это не все. Японцы придумали для иностранцев много других ловушек. Например, они не разделяют слова промежутками. Кроме того, в катакане все слоги (кроме конечного «н») имеют гласные окончания, что, конечно, отражается на произношении.

Заимствованные научно-технические термины японцы обычно транскрибируют, то есть передают катаканой. При этом английское окончание существительных -ite передается по-японски как -айто, английскому -ation соответствует -асиён, а сочетание th передается либо как «с», либо как «дз». Звука «л» в научных терминах по-прежнему не будет (так, «агуромэрасиён» – агломерация). Чтобы еще больше отравить жизнь переводчикам, научный термин при возможности могут не транскрибировать, а перевести на японский. Впрочем, некоторые термины имеют и ту, и другую форму.

Не любят японцы не только букву «л», но и идущие подряд согласные. В силу того, что в японской азбуке только один знак обозначает согласный звук, пять знаков обозначают гласные, а еще сорок знаков – это слоги (согласный плюс гласный), они просто не могут записать (и даже произнести) сочетание, состоящее более чем из двух согласных подряд. В таких случаях принято использовать слоги, оканчивающиеся на «у» (а в некоторых случаях – на «о»). Всё это придает знакомым нам терминам совершенно необычный облик (например, «Мосукува» – это Москва, а «фэрайто» – феррит).

Теперь, узнав о хитростях японского языка, попробуйте, прочитав по-японски «метиренебуру», понять, что это за соединение. Оказывается, это никакая не бура, а немецкое название красителя Methylenblau («метиленблау», т. е. метиленовый синий).

А почему название немецкое? Это уже другая история. В XIX веке японские химики, как и химики многих других стран, как правило, проходили стажировку в Германии, иногда – во Франции. И названия всех новых химических соединений, известных в то время, они как бы «переводили» с немецкого или французского языка на родной японский. И на современного японского автора оказывает сильное влияние то обстоятельство, чтo и как слышали его предки в этих странах. А, как известно, даже такое простое название, как «бензол», весьма различно звучит на разных европейских языках («бензин» в английском, «бенцол» в немецком, «банзэн» во французском). В ХХ веке, после окончания войны 1941 – 1945 гг., молодые японские химики стали все чаще ездить на стажировку в США. Поэтому названия новых химических соединений (а также терминов теоретической химии), привезенные из-за океана и записанные по-японски, при их прочтении вслух напоминают уже не о немецком, а об английском языке.

Итак, при переводе транскрибированного катаканой слова вам следует поступить так: сначала выкинуть все (или только некоторые) звуки «у» (а иногда и «о»), потом, громко прочитав нараспев и на разные лады то, что получилось, постараться догадаться, из какого языка это слово пришло в японский и далее по созвучию с оригиналом угадать, что это слово может обозначать. При этом будьте осторожны: гласные «у» и «о» следует опускать далеко не всегда – всякий раз надо прикидывать возможные варианты чтения этого слова на каком-нибудь европейском языке (молчаливо предполагается, что вы ими хорошо владеете). Проделывать все это вам придется очень часто, так как «зашифрованных» путем транскрипции терминов в словарях очень мало.

Другая проблема – передача японских слов латинскими буквами (по-японски это называется «ромадзи», от «рома» – «римский», «латинский» и «дзи» – знак). Знать ромадзи надо, так как эта система применяется в большинстве стран, в том числе и в самой Японии (в словарях). Иногда ее можно встретить и в японско-русских словарях. Со звуками «ё», «ю», «я», «ц» и «х», если они в начале слова или после согласных, затруднений не будет: они передаются так же, как и аналогичные русские звуки, т.е. yo, yu, ya, ts и h. Японский «дз» обозначают j или z (в зависимости от твердости произношения следующей гласной). По традиции японский слог «си» передается как shi, «сю» – как shu, «ся» – как sha (но «са» и «су» будут sa и su). Мягкий японский «т» передается сочетанием ch («тю» – chu, «тя» – cha, «тё» – cho). Так что название известной фирмы «Hitachi» (оно происходит от одноименного города и по-японски означает «восход солнца») правильно читается не «хитачи», а скорее «хитати»).

Теперь, когда вы во всеоружии, попробуйте «расшифровать» некоторые химические термины, записанных на этот раз не на «гэльском», а катаканой («озвученной» с помощью русских букв):

«2-окиси-4,6-дзиметируасетофуэнон»;

«5,7-дзиметиру-4'-метокисифурабанон»;

«хорумуарудехидо»;

«фенорухутареин»;

«арукоору»;

«кисирен»;

«фирута».

Надеемся, что вы все прекрасно поняли. Конечно, это 2-окси-4,6-диметилацетофенон, 5,7-диметил-4'-метоксифлаванон, формальдегид, фенолфталеин, алкоголь, ксилол и фильтр. Видите, как все оказалось просто?

Сказанное, конечно, относится не только к названиям химических соединений, но и к иностранным фамилиям. Например, побывавший на стажировке в Японии в 1960 году сотрудник химического факультета Московского университета Р.Е.Мардалейшвили обнаружил, что японские коллеги записывают (и произносят) его фамилию так: «Марударусибиру». А теперь попробуйте прикинуть, как будут звучать «по-японски» ваше имя и фамилия?

Автор благодарит заместителя директора Института востоковедения РАН доктора филологических наук Владимира Михайловича Алпатова за ценные замечания и указания.

«Химия и жизнь», 1997, № 11.

По студенческому миру гуляют различные варианты рассказа, в котором не совсем привычным образом используются названия элементов периодической таблицы Д.И.Менделеева. Перед вами – один из таких рассказов, который пользовался большой популярностью на химическом факультете Ростовского университета. Читателю предлагается подсчитать, сколько химических элементов упоминается в этом рассказе.

Дело было не то в Европии, не то в Америции, а возможно, в Индии. Собрались мы с Берклием и Бором на его фермии. Сидели, икалий. Вот Бор нам и скандий: «Чего без кислорода сидеть, и так сера на душе. Давай по рубидию скинемся». Ну, мы все рады – какой технеций! Одно слово – титан!

И тут Берклий нам скандий: «Я-то с Галлий – значит, неодим». А Бор ему: «Раз неодим, давай два рубидия», – и нам подмарганец. Берклий жмется: «У меня одна медь астат, серебро все кончилось...» Тут я, как самый актиний, его иттербий: «Платина, – говорю, – и все тут!» А Берклий: «Что я, гольмий должен с фермия уходить?» С большим трудом мы палладий. «А кому бежать? – кричит Берклий. – Я-то совсем хром...»

Тогда Бор сбериллий рубидии, сунул себе под мышьяк и побежал. А Берклий радон, как торий. Сидим мы, кюрий, ждем Бора. Вдруг слышим: «Аурум, аурум!» Я говорю: «Никак, Бор?» А Берклий: «Нет, неон». Гадолиний мы, гадолиний, кто бы это был. Берклий тем временем в углу с Галлий, рука на таллий, что-то ей про Франций залитий, старый плутоний, а она ему на шею висмут. Вдруг слышим опять: «Аурум, аурум!»

Выходим мы, смотрим – бежит Бор, а за ним соседский кобальт Аргон, и гафний, гафний на него. Догнал он Бора и как уксус его за мышьяк, где наши рубидии лежали. Наш Бор – парень железо, не уступает: «Сурьма, кричит, свинец, празеодим проклятый!» А тот знай его тербий. Тут Бор совсем лютеций стал. Руками машет, орет: «Кто мне рубашку лантан будет?» Смотрим – а наши рубидии уже у кобальта во ртути. Я к нему: «Аргончик, – говорю, – скажи «гафний», ну скажи!» А он только сквозь зубы цезий: р-р-р...

И тут Берклий станнум на колени, подполз к Аргону да как заорет: «Гафний!!!» Ну и цирконий – Аргон наши рубидии проглотил и бегом с фермий. Мы к Бору: «Полоний на место наши рубидии», а он: «Что я вам, родий их, что ли?»

Плюмбум мы на него и ушли. Чтоб мы еще когда натрий соображали – никель.

«Химия и жизнь», 1989, № 2.

(Читателям сборника предлагается дополнить рассказ, используя названия вновь открытых элементов)

Человечество начало принимать пищу довольно давно, в сущности еще не понимая, зачем оно это делает. Момент, когда человек научился есть (примерно Х в. до н.э.), послужил мощным толчком развития умственных способностей человека.

Логическим завершением этого пути стала приснившаяся Менделееву в 1843 г. [24] во время голодного сна периодическая система пищевых элементов. В чем основная заслуга Менделеева? Она в том, что он впервые расставил элементы по возрастанию сытности, а не по алфавиту или, скажем, по цене. Такой подход позволил выяснить интересные закономерности. Так, в 3-й группе, начинающейся с сыра (Sr), постепенно возрастает t_плав и убывает t_кип. В конце концов они сравниваются у гороха (Pu), который, как известно, существует лишь в твердом или газообразном состоянии. У последующих элементов t_плав > t_кип, а значит, они просто не существуют.

Не кончаются споры, включать ли в пищевые элементы мышьяк (As). Английские кулинары категорически возражают против внесения в таблицу чая (Ti), выдвигая совершенно несерьезный аргумент, что чай по-английски пишется не так. Уважаемые коллеги, это – грузинский чай!

Под таблицей отдельно вынесены два ряда элементов, которые из-за их количества чисто физически не вошли в таблицу. Первый ряд – так называемые колбасоиды, начинающиеся с колбасы так таковой (Cl).

Каковы же свойства колбасоидов? Только первые четыре колбасоида способны образовать молекулы бутерброидов (так называемых сэндвичевых соединений): HCl, H₂Os, H₃Md, H₂EsO₄.

В 1903 г. Резерфорд провел свой замечательный опыт: он бомбардировал огурцами тонкий (1 мкм) лист колбасы. Часть огурцов пролетала насквозь, часть отражалась обратно. В общем, деньги были потрачены зря, опыт не удался.

Угасший было интерес к колбасе возобновился после работ Лавуазье, установившего, что для колбасоидов характерен короткий период полупереваривания. Это объясняется тем, что в каждой палке (так называются кристаллы Cl) – до половины примесей: перец Pr, крахмал Kr, нитраты Ni и даже лимонад маргарина Li(Mg)₂. Однако колбасы высокой чистоты (99,9999%) обладают иными свойствами. В середине 30-х годов в Индии была обнаружена 5-метровая колонная чистейшей Pt – полтавской колбасы, которая за 2000 лет ничуть не протухла.

Рассмотрим второй ряд элементов – сладкоиды. В 1954 г. в международном кулинарном центре в Дубне проводилась серия опытов по решению так называемой проблемы Слипнитца. При столкновении двух атомов шербета Sc вбок вылетал тяжелый ион минтая Mn+ с положительным спином и в разные стороны – легкие жевательные резинки Rn. Полученная информация позволила акад. Ефимовичу выдвинуть новую разгадку Тунгусского метеорита. По его словам, метеорит представлял собой огромный кусок халвы Hf, съедаемый окрестными племенами. Рвавшиеся к нему племена валили лес в радиусе 100 км.

Теперь об атомах растительного ряда. Для этих элементов характерно явление изотопии. Типичный пример: Pd-235 – подосиновик, Pd-238 – подберезовик, Pd-239 – подгруздь.

Как известно, многие элементы образуют более или менее устойчивые сочетания – молекулы, свойства которых могут резко отличаться от свойств этих элементов. Так, соединения молока (Mo) и огурца (O) могут стать компонентами бинарного оружия – так называемой пищевой бомбы. В 1956 г. такая бомба была испытана на полигоне под Семипалатинском. После испытаний вся местность была заражена молекулами сладкой кукурузной палочки Cu₂S, кофе с молоком CfMo и с лимоном CfLi₃, чаем с бутербродом TiH₂Md и прочими сникерсами. Люди, не предупрежденные об опасности, все это ели. Наблюдались четкие признаки конца: люди ходили сытые и довольные. Спасти их было уже нельзя.

Еще в XV в. средневековые обжоры-схоласты высказывали гипотезу о происхождении пищи, согласно которой вселенная пищевых элементов возникла в результате первичного взрыва, до которого она представляла собой огромную просроченную консервную банку. Дурное влияние космоса пока что является единственным разумным объяснением наличия на Земле чудес света: висячая лапша Семирамиды, пиво «Родосский Колос», гигантские египетские молочные пакеты, пищевод Уренгой – Помары – Ужгород и шоколадный Зевс фабрики Бабаева (съеден Геростратом в VII в. до н.э.). На этом заканчивается наше путешествие в мир пищевых элементов. Приятного аппетита.

Сокращенная и слегка переработанная перепечатка из КЖКБД («Классного журнала Конторы Братьев Дивановых»), Новосибирск.

Комментарии составителя:

1. Цена на элементы указана в у.е. за 1 у.е. (атомную единицу массы).

2. За пределами таблицы к.п.н. Н.Е.Съедобного остались элементы, изучением которых, без сомнения, займутся следующие поколения исследователей. Среди них такие элементы как Ar – арбуз, Ва – батон, Ве – белуга, Bi – вино, Bk – бекон, Ge – джем, Но – «ножки Буша», Se – семечки, Sm – сметана. С другой стороны, не все из уже внесенных в таблицу элементов и их символов получили повсеместное признание, в том числе ИЮПАК. Среди них можно упомянуть Ku – курица (отеч.) и Cu – курица (имп.), Li – ливерная колбаса, Fr – фрикадельки, Md – мармелад, Si – сироп, Са – сахар, Хе – хек, а также пара трудно разделяемых элементов Dy – дунькина и Ra – радость. Отметим также, что символу As, без сомнения, есть место в таблице, только это не мышьяк (элемент скорее несъедобный), а ассорти!

3. После того, как рукопись сборника была подготовлена для печати, составитель обнаружил в конце «КЖКБД» интересное предупреждение: «При перепечатке ссылка в Сибирь обязательна». Остается надеяться, что это не шутка, и в ближайшее время удастся познакомиться с издателями этого замечательного журнала.

Трудно установить в точности, чем обогатил науку английский профессор физики Джордж Фостер, но его отрицательный вклад в химическую науку несомненен. Ведь именно Фостер после сообщения совсем еще молодого ученого Джона Ньюлендса, который доложил об открытии им «закона октав», задал ему ехидный вопрос, не пробовал ли докладчик поискать какие-нибудь другие закономерности среди химических элементов. Например, расположив их не в порядке возрастания атомных масс, как это сделал Ньюлендс, а, скажем, в алфавитном порядке их названий. Глядишь, тоже, может быть, что-нибудь любопытное выявится. Случилось это в 1864 году, за пять лет до открытия Д.И.Менделеева. Ньюлендсу тогда было всего лишь 25 лет, и вопрос Фостера, а также прохладное отношение коллег-химиков к его идеям, видимо, навсегда отбили у молодого исследователя желание заниматься систематизацией элементов.

И вот спустя век с четвертью высказанная Фостером в шутку идея нашла свое воплощение. В 1990 году австралийский химик Ян Рэй (его статья опубликована в «New Journal of Chemistry», том 14, № 1) решил проанализировать именно фонетический состав названий химических элементов. Естественно, перед ним была периодическая таблица элементов на английском языке, поэтому мы кратко перескажем результаты, полученные Рэем (с рядом дополнений, а также необходимыми комментариями для тех, кто не знаком с английским), а затем посмотрим, что получится, если взять русские названия элементов.

Прежде всего отметим, что в большинстве случаев английские названия элементов мало отличаются от латинских (а символы всех элементов, как известно, составлены именно из латинских названий). Однако имеются 11 элементов, для которых их английские названия не связаны с символами элементов. Вот эти элементы: серебро (символ Ag, английское название silver), золото (Аu, gold), железо (Fe, iron), ртуть (Hg, mercury), калий (K, potassium), натрий (Na, sodium), свинец (Pb, lead), сурьма (Sb, antimony), олово (Sn, tin), вольфрам (W, tungsten). Интересно, что в русском языке в названиях уже 13 элементов первые буквы (если заменить русские буквы эквивалентными им латинскими) не совпадают с их символами. Это серебро (Аg), мышьяк (Аs), золото (Аu), углерод (С), медь (Сu), железо (Fе), водород (Н), ртуть (Нg), азот (N), кислород (О), свинец (Рb), кремний (Si) и олово (Sn). По справедливости сюда следовало бы отнести также серу (S) и сурьму (Sb), для которых совпадение символа с первой буквой русского названия чисто случайное.

Видно, что в русском и английском списках на удивление много совпадений (Ag, Au, Fe, Hg, Pb, Sn), и это неспроста. Чаще всего латинские символы не совпадают с названиями элементов, известных с древности и имеющих бытовое название – в каждом языке свое. Именно поэтому была подмечена такая любопытная закономерность: во многих странах школьники, начинающие изучать химию, делают ошибки в символах одних и тех же элементов. Если бы химию изучали студенты средневековых университетов, они бы таких ошибок не делали – ведь преподавание тогда велось на латыни, которая была для них почти как родной язык. Интересно, что современные немецкие школьники должны ошибаться чаще, чем французские, так как в немецком языке 15 названий химических элементов не совпадают с их международными символами, тогда как во французском языке таких названий всего 9. Это не удивительно: французский язык значительно ближе к латинскому.

Но вернемся к английским названиям. Проанализировав список названий первых 90 элементов, Рэй обнаружил, что в них полностью отсутствуют три буквы (отметим, что английский и латинский алфавиты совпадают). «Неудачниками» оказались буквы j, w и q. Справедливости ради следует сказать, что букву j можно найти в немецких изданиях периодической таблицы на месте элемента иода (по-немецки Jod), а совсем недавно русский аналог этой буквы можно было найти и в наших таблицах (впоследствии «йод» был заменен «иодом»). Буква w также присутствует в таблице на месте вольфрама, но этой буквы нет в английском названии элемента; по-английски вольфрам – tungsten. Это название происходит от старого шведского названия минерала, состоящего из вольфрамата кальция, СаWО₄. Теперь этот минерал тоже изменил название – он называется шеелитом, в честь выдающегося шведского химика К.В.Шееле. Символ же элемента W взят из немецкого названия минерала, содержащего вольфрамат железа, – вольфрамита, FeWO₄. Вот какие запутанные истории случаются с элементами и их названиями.

А вот буква q действительно не встречается ни разу – ни в самой таблице элементов, ни в списке их названий. Почему такая несправедливость? Я.Рэй считает, что причин здесь несколько. Так, довольно много названий элементов (их 35) связаны с древнегреческим языком, а в греческом алфавите (родственном нашей кириллице) буквы q нет. Другую причину, как считает Рэй, надо искать в национальной принадлежности ученых, открывавших новые химические элементы и дававших им названия. Большой вклад в открытие элементов внесли скандинавские химики. В скандинавских языках буква q в начале слова почти никогда не встречается. Единственное исключение, которое Рэй нашел в словарях, – фамилия Квислинг (Quisling). Конечно, вряд ли кому-нибудь пришло в голову назвать химический элемент именем основателя норвежской нацистской партии, фамилия которого стала синонимом слова «предатель».

Обратимся далее к географическим названиям – ведь многие элементы были названы в честь городов. Может быть, здесь у буквы q были какие-нибудь шансы «пролезть» в название элемента? В принципе, это вполне могло произойти, но история распорядилась иначе. Больше повезло городам без этой буквы; так появились на свет гольмий – от Стокгольма (его старинное латинское название Holmia), гафний – от Копенгагена (латинское название – Hafnia), берклий – от Беркли в США (Berkeley), дубний – от подмосковной Дубны, дармштадтий (город Дармштадт в ФРГ), ливерморий (город Ливермор в США). Самый знаменитый в этом отношении – шведский городок Иттербю, который дал название сразу четырем элементам – иттербию, тербию, эрбию и иттрию.

Переходя далее к фамилиям исследователей, в честь которых названы элементы, мы должны назвать Гадолина, Марию и Жолио Кюри, Эйнштейна, Ферми, Менделеева, Нобеля, Лоуренса, Резерфорда, Сиборга, Бора, Майтнер, Рентгена, Коперника. Буквы q в этих фамилиях, записанных латиницей, не найти. К сожалению, Фридрих Август Квенстедт (Quenstedt), именем которого назван минерал квенстедтит, Fe₂(SO₄)₃·10H₂O, не открыл ни одного элемента.

Вероятно, больше всего шансов у буквы q было попасть в названия химических элементов с помощью латинизированных арабских названий некоторых соединений – бора (buraq), калия (qali) и др., однако эти шансы остались неиспользованными. То же можно сказать и о немецком названии ртути – Quecksilber и английском синониме слова mercury – quicksilver (эти названия дословно означают «подвижное» или «живое» серебро).

Реальная возможность попасть в периодическую таблицу элементов появилась у буквы q в 1973 году, когда Комиссия по номенклатуре Международного союза теоретической и прикладной химии (ИЮПАК) предложила, во избежание разногласий и споров за приоритет, называть трансурановые элементы, начиная со 104-го, в соответствии с их порядковым номером, используя для этого латинские и греческие корни: 0 – nil, 1 – un, 2 – bi, 3 – tri, 4 – quad, 5 – pent, 6 – hex, 7 – sept, 8 – oct, 9 – enn. Эти корни были выбраны так, чтобы легко можно было образовывать не повторяющиеся названия и символы любого элемента вплоть до 999-го. При этом символы новых элементов, в отличие от уже существующих, состоят из трех букв.

Вот тут-то букве q было где разгуляться! Действительно, она появляется в названиях и символах каждого десятого элемента, начиная со 104-го, а затем – сразу в десяти подряд (со 140-го по 149-й), причем в элементе 144-ом – даже дважды! Вот примеры новых названий элементов и их символов:

Как видим, система действительно очень простая и каждый может научиться пользоваться ею буквально за пару минут. Но если с произношением названий самих элементов все вроде бы в порядке, а некоторые названия звучат прямо-таки величественно, напоминая то ли римских цезарей, то ли речи Цицерона (ункваднилиум, эннсептоктиум), то с произношением символов дело обстоит намного хуже. Можно еще смириться с элементом «эхо» (968-й) или «ухо» (168-й), хуже с элементами «ууу» (111-й), «эээ» (999-й), «укуку» (144-й) или «кукуку» (444-й), и совсем плохо с такими элементами как «бнн» (200-й), «птс» (537-й) и т.п. Может быть, именно поэтому новая система пока не в ходу, и химики подчас долго спорили, называть ли элементы, и какие именно, в честь Альфреда Нобеля, Эрнеста Лоуренса, Игоря Васильевича Курчатова, Нильса Бора, Эрнеста Резерфорда, Фредерика Жолио-Кюри, Гленна Сиборга, Отто Гана (Хана), Лизе Майтнер, городов Дубны и Дармштадта, федеральной земли Гессен. Да и не очень актуальна проблема новых названий: до 999-го пока еще ой как далеко...

Рэй обсуждает и другие возможности для буквы q попасть в периодическую таблицу. Так, он предлагает исследователям назвать какой-нибудь новый элемент «качеством» (quality), особенно если его открытие как-то будет связано с кварками (quarks). А поскольку признаком хорошего тона считается латинское окончание на -um в названиях элементов (а в русском языке – на -ий), Рэй предлагает также такие веселенькие названия:

«квадрилий» (quadrillium, Qd) – атомы этого элемента должны «танцевать» (колебаться) с высокой частотой;

«квартий» (quartium, Qa) – у этого элемента что-либо должно быть учетверенным или кратным 4;

«кветтий» (quettium, Qe) – открытый в Пакистане (город Кветта);

«квинквагезимий» (quinquagesimium, Qq) – открытый в определенный день религиозного праздника (Quinquagesima – воскресенье перед великим постом, в просторечии – прощеное воскресенье);

«кихотиум» (quixotium, Qx) – в память о Дон Кихоте;

«квотидиум» (quotidium, Qt) – для элемента, свойства которого оказались не столь интересными, как это предполагалось (от английского quotidian – банальный).

Понятно, что Рэй рассматривал только возможности своего родного языка. Поэтому обратимся к русским названиям элементов (исключая последние, названия которых еще не устоялись) и займемся некоторыми подсчетами. В латинском (как и английском) алфавитах по 26 букв, в русском их 33. Казалось бы, в русских названиях элементов должно отсутствовать значительно больше букв. Однако таких «обойденных» букв оказалось всего три – ровно столько же, сколько в английских названиях элементов. Это буквы ё, щ и ъ. Чаще же всего в русских названиях элементов встречается буква «и» (так, только в элементе «иридий» она встречается трижды), затем следуют «й» (повторяется трижды в названии «эйнштейний»), «р» (трижды – в «резерфордии»), «о» (трижды – в «золоте», «водороде» и «олове») и «н». А замыкают список буквы «ш» (встречается 3 раза), «э» (2 раза), «ж», «ы» и «я» (по 1 разу). Интересно, что последние две буквы дает один и тот же элемент – мышьяк.

Если же вести подсчет только тем буквам, которые мы произносим, называя элементы в их соединениях («аш» вместо «водород» и т.д.), то в этом случае мы недосчитаемся уже шести букв – ё, ж, щ, ъ, ы, я. Причина очевидна: аналогов этих букв в латинском алфавите нет, а в русском языке они не относятся к самым распространенным. Поэтому если вам в будущем удастся открыть новый химический элемент, вспомните об «обойденных» буквах и не упустите случая внести в таблицу Д.И.Менделеева последние недостающие буквы русского алфавита. Например, если вы родились или живете в Щёлково Московской области или Щёкино Тульской области, можете убить сразу двух зайцев, если назвовете новый элемент в честь своего города (специалистам же по номенклатуре придется поломать голову над латинским написанием элемента и его символом). Если же вам посчастливилось не только открыть новый химический элемент, но и родиться в Язъяване Ферганской области, можете смело настаивать на внесении в таблицу язъявания (символ Yа или Jа).

Интересно, а как обстоит дело с названиями элементов на китайском языке – много ли у них осталось неиспользованных иероглифов?

«Химия и жизнь», 1992, № 11

У специалистов по иностранным языкам есть такой термин – «ложные друзья переводчика». Это слова, которые звучат так похоже в разных языках, что неопытные переводчики, встретившись в иноязычном тексте с таким словом, не считают нужным заглядывать в словарь и попадают впросак. Например, cartoon – не картон, а комический рисунок, карикатура; primer – не пример, а букварь или учебник для начинающих (а также большой шрифт – 18 пунктов, грунтовка, и даже капсюль, детонатор, запал), Dutch – не датский, а голландский, diversion – не диверсия, а отклонение, изменение направления и даже... развлечение, velvet – не вельвет, а бархат, complexion – вовсе не комплекция, а цвет кожи, чаще всего – лица. Есть такая шутка у американских преподавателей химии: «Girl-students are thinking more about complexion than complex ions», т.е. «Студентки чаще думают о цвете лица, чем о комплексных ионах». А вот целая плеяда ловушек: physic – лекарство (обычно слабительное), physics – физика, physician – врач, physicist – физика; genial – веселый, общительный, genius – гений, талант, genuin – настоящий, подлинный.

«Ложные друзья» переводчика нередко встречаются и среди химических терминов. Так, ammonia – не аммоний, а аммиак, film – не фильм, а тонкий слой, agitation – не агитация, а перемешивание, speculation – никакая не спекуляция, а размышление, обдумывание, mixture в химических текстах переводится не как микстура, а как смесь и т.д. Шуточная фраза «Mendeleev did not discover periodic acid» переводится как «Менделеев не открывал иодную кислоту» (т. е. HIO₄, а вовсе не мифическую «периодическую кислоту»).

Незнание этих тонкостей часто приводит к комическим ситуациям. Сначала процитируем маленькую заметку доктора химических наук Г.М.Курдюмова «Пешеходов надо уважать!», которая была опубликована в журнале «Химия и жизнь» (1984, № 3). Кстати, замечательную статью этого автора можно найти в третьей главе сборника.

«В отличие от авторов бессмертного романа «Золотой теленок», референты и редакторы реферативного журнала «Химия» считают, видимо, что пешеходов следует не только любить, но и просвещать. Только так можно расценивать публикацию реферата с красивым заголовком «Динамика молекулярных жидкостей в изложении для пешеходов» (РЖХимия, 1983, 6Б740).

Однако в оригинале статьи читаем: «A pedestrian approach to the dynamics of molecular liquids». Если обратиться к англо-русскому словарю Мюллера, то в нем для английского слова pedestrian найдем два значения: 1) пеший, пешеходный; 2) прозаический, скучный. То есть название реферируемой статьи можно перевести и так: «Об одном тривиальном приближении в динамике молекулярных жидкостей». Предоставляю читателям самим решить – какой вариант перевод предпочтительнее.

Вот более свежие примеры.

«Новый реагент для мягкой дегидратации спиртов: синтетически полезный, с хорошей механической проницаемостью» (РЖХимия, 1987, 20Ж99)

Что бы это значило? Может быть, с реагентом следует обращаться с особой осторожностью, чтобы он не проник через стенки колбы и не пролился на лабораторный стол? Однако в оригинале читаем: «...a new reagent for mild dehydration of alcohols: synthetic usefulness and mechanistic insight», т.е. речь идет вовсе не о «механической проницаемости» (реагента), а о проницательности (исследователя), который делает предположения о механизме реакции.

А как вам понравится «реакция между бромацетатом и тиосульфатом в водном растворе металла» (РЖХим, 1988, 4Б4110)?! К счастью, русские переводы пока еще дублируются оригинальными названиями статей. Здесь тоже никакой мистики – реакцию ведут «in aqueous methanol», т.е. в водном растворе метанола – метилового спирта, а вовсе не металла! И уж совсем анекдотично звучит «потенциал красного быка», что в оригинале (redox potential) означало просто «окислительно-восстановительный потенциал».

Интересно, что бы сказал Г.М.Курдюмов, если бы встретил аналогичные «пенки» в американском реферативном журнале Chemical Abstract? Так, в одном из рефератов этого известного во всем мире журнала было напечатано краткое сообщение об одной из российских разработок по химии нефти и указано предприятие, где было выполнено исследование (естественно, латинскими буквами): «Permskoye proizvodstvennoye ob'edineniye im. Khkhsh S'ezda KPSS». Что бы это могло означать? Очевидно, что речь идет о каком-то съезде КПСС, но откуда появились загадочные буквы k,h,s? Ответ простой. В английских текстах русские буквы «х» и «ш» передаются сочетаниями «kh» и «sh». Номер» съезда, очевидно, выражался в оригинале римскими цифрами, тогда получаем, что это был 23-й съезд. Почему же в английском тексте появилась такая «абракадабра» – ведь номер съезда вполне могли напечатать латинскими буквами Х и I (т.e. XXIII)! А дело в том, что наша машинистка на нашей пишущей машинке (очевидно, что персонального компьютера у нее не было) использовала, как было тогда принято, вместо римской цифры 10 прописную русскую букву Х, а вместо трех подряд прописных латинских I напечатала прописную русскую букву Ш. Кстати, вместо римской «двойки» раньше на машинке печатали букву «П». Американские химики-референты, естественно, ничего об этом (как и о всемирно-историческом значении съездов КПСС) не знали и по привычке заменили русские буквы Х и Ш соответствующими английскими эквивалентами...

Но и в «Химии и жизни», хоть и редко, тоже можно встретить перлы. Так, в статье о шампунях (2001, № 4) читаем: «Очень перспективными в составе шампуней считаются силиконовые масла и резины». С маслами понятно, но как в шампунь запихнуть резину, да еще во множественном числе!? Ларчик открывается просто, если «перевести» (вернее, транслитерировать) эту «резину» на язык оригинала, а потом снова перевести на русский – уже по правилам. Тогда получим: «резина» → resin → смола (естественная или искусственная). Например, alkyd resin – алкидная смола, anion resin – анионообменная смола, polyester resin – полиэфирная смола (а вовсе не «полиэстер», как неграмотно переводят этикетки на текстильных изделиях; в русском языке нет слова «эстер», но есть слово «эфир»). Теперь всё в порядке: у смолы может быть и множественное число, и растворимость. Есть еще в английском термин resina и означает он канифоль. Ну, а наша резина по-английски – rubber.

Забавные примеры на обозначенную в заголовке тему можно найти в диссертациях и авторефератах. Так, в одной диссертационной работе по биохимии использовали фермент – пероксидазу производства известной венгерской фирмы «Reanal». На этикетке было написано: Horse Radish Peroxidase. По-английски horse radish – хрен т.е. пероксидаза была выделена из хрена (хрен богат этим ферментом). Дословно horse radish означает «конский редис» (аналогично русскому «конский щавель»). Вероятно соискатель, исходя из дословного перевода, долго думал, как написать название реактива, и в результате этих раздумий в автореферате появилась такая фраза: «...использовали пероксидазу из хрена лошади».

Много интересного для себя находят химики в газетных и журнальных публикациях, поскольку в них о химии часто пишут люди, которые из всей этой науки помнят только формулу воды, да и то не очень твердо. Вот и появляются в печати такие перлы как «ядрёный магнитный резонанс» (вместо ядерный магнитный резонанс), «мочёные белки» (вместо меченые белки) и т.д. В еженедельнике «За рубежом» как-то была опубликована заметка о «гидрокарбонатном составе нефти». Переводчику, конечно, было невдомек, что никакой соды («гидрокарбоната») в нефти не бывает, а hydrocarbon по-английски – это углеводород или углеводородный. Так что никакой мистики: речь шла всего лишь об углеводородном составе нефти. К сожалению, в последние годы в газетах, журналах, на этикетках изделий и т.п. усилиями горе-переводчиков, напрочь забывших «школьную» химию, но ленящихся заглянуть в словарь, появляются кальки с английского типа «холестерол» (cholesterol), «эстер» (ester), «глицерол» (glycerol), «бензен» (benzene), «хлорин» (chlorine) и даже «карбогидраты» (carbohydrates) вместо холестерин, эфир, глицерин, бензол, хлор, углеводы – слов, которые известны даже людям, весьма далеким от химии.

Не только «переводчики» грешат против химии. Вот очередной рекламный перл: «Только у нас! Экологически чистая селитра, не содержащая нитратов». Как говорится, нарочно не придумаешь.

В заключение – коллекция студенческих ответов на экзаментах, собранная Л.М.Зубрицким (полностью статья опубликована в последнем номере журнала «Химия и жизнь – XXI век» за 1999 год):

«для гидрирования использовали скелет Ренея» (вместо скелетного никеля Ренея);

«малиновая, коричневая и фурмановская кислоты» (вместо малеиновая, коричная и фумаровая);

«правило Пикуля» (Хюккеля);

«реактивы Гнильяра и Ионыча» (Гриньяра и Иоцича);

«реакции комиссара и имени Фиделя Кастро (Канниццаро и Фриделя – Крафтса);

«плоскопарализованный свет» (плоскополяризованный);

«масляты, свинаты и мышаты» (соли и эфиры масляной, свинцовой и мышьяковой кислот называются бутиратами, плюмбатами и арсенатами);

«хроматограф с катетером» (катетометром);

«дефлоратор» (дефлегматор);

«уравнение Гамлета» (Гаммета).

«Химия и жизнь», 2005, № 4.

1

1,1-Дибром-3-хлорпропан

Адзин,адзин-дыбромь-три-хлорпропань

Бир,бир-дыбром-уч-хылорпырапаном

Виенас,виенас-дибромай-трюс-хлорпропанас

О,о-дэбромэ-трей-хлорпропанэ

Венс,венс-диброми-трис-хлорпропанис

Як,як-дубром-се-хлурпропан-оглы

Юкс,юкс-диброомм-колм-хлоорпропаанн

2

Эн-гексан

Эн-гексань

Иэ-гексанат

Эн-гексум

Эн-гексом

Эн-гексадзе

Энас-гексанас

Эн-гексана

Энс-гексанис

Эн-гексян

Нэ-гексан-заде

«Химия и жизнь», 1994, № 8.